– Единственная причина, которую я могу пппредставить, это что лллюди возвращаются, чччтобы нннайти ссебя.
– Кошмар здесь, – сказала Бев. – Кошмар – это Дерри. Том кажется мелочью по сравнению с этим. Я сейчас могу лучше его видеть. Я ненавижу себя за годы, проведенные с ним... Ты не знаешь.., то, что он заставлял меня делать, и, ох, я была достаточно рада делать это, ты знаешь, потому что он заботился обо мне. Я бы заплакала.., но иногда слишком стыдно. Ты знаешь?
– Не надо, – сказал он спокойно, и положил свою руку на ее. Она плотно ее сжала. Ее глаза были полны блеска, но слезы не шли. – Это есть у каждого. Но это не эээкзамен. Просто ты проходишь это так, кккак ты можешь.
– Я имею в виду, – сказала она, – что я не обманываю Тома и не пытаюсь использовать тебя, чтобы как-то отомстить ему или что-нибудь в этом роде. Для меня это что-то естественное, здоровое, сладкое. Но я не хочу причинять тебе боль, Билл. Или втягивать тебя во что-то, о чем бы ты потом жалел.
Он думал об этом, думал об этом по-настоящему глубоко и серьезно. Но маленькое странное воспоминание – он стучится ко мне и так далее -снова задвигалось в нем, врываясь в его мысли. Это был длинный, долгий день. Звонок Майка и его приглашение пообедать были сто лет назад. Так много всего случилось с тех пор.
– Друзья не ооообманывают друг дддруга, – сказал он и наклонился над ней. Их губы сомкнулись, и он начал расстегивать ее блузку.
Одна ее рука переместилась к нему на затылок и прижала его к себе, а другая сначала расстегнула молнию на слаксах, а потом сдернула их. Какой-то момент его рука, теплая рука, лежала на ее животе, стягивая трусы; потом легкий толчок, и она сама направила его.
Когда он вошел в нее, она мягко изогнулась под ним и пробормотала:
– Будь моим. Я люблю тебя, Билл.
– Я тоже люблю тебя, – сказал он, улыбаясь в ее голое плечо. Они начали медленно, и он почувствовал, как пот начинает стекать по его коже, когда она задвигалась быстрее под ним. Его сознание начало растворяться, сосредоточиваясь все более и более на их единении. Ее поры раскрылись, издавая прекрасный мускусный запах.
Беверли почувствовала приближение оргазма. Она шла к нему, работая для него, никогда не сомневаясь, что он наступит. Вдруг ее тело замерло и, казалось, взлетело вверх, но не в оргазме, а в чем-то гораздо высшем, чем то, что она имела с Томом или с двумя любовниками, которых имела до Тома. Она стала сознавать, что она не просто кончит – это будет тактическое оружие. Она немного испугалась.., но ее тело снова подхватило ритм. Она чувствовала твердую плоть Билла, все его тело вдруг стало таким же твердым, как часть его в ее лоне, и в этот самый момент она достигла высшей точки – начала достигать высшей точки, удовлетворения настолько огромного, что оно было почти агонией, затопившей все глубинные шлюзы, и она укусила его плечо, чтобы подавить крик.
– О, Боже мой, – он глубоко, счастливо вздохнул, и, хотя она потом не была в этом полностью уверена, она подумала, что он плачет. Он отодвинулся, и она подумала, что он собирается выйти из нее – она пыталась подготовиться к этому моменту, который всегда приносил скоротечное, необъяснимое чувство потери и пустоты, и затем он снова с силой вошел в нее. Прямо тут же у нее был второй оргазм, чего она за собой раньше не знала, и окошко памяти открылось снова, и она увидела птиц, тысячи птиц, спускающихся на конек каждой крыши, телефонные провода, на каждый почтовый ящик в Дерри, весенних птиц в белом апрельском небе, и пришла боль, смешанная с удовольствием – удовлетворением, – но она была тихой, каким кажется белое весеннее небо. Тихая физическая боль, смешанная с тихим физическим наслаждением и каким-то безумным чувством самоутверждения. Она таяла.., она.., она...
– Вы все? -закричала она вдруг, глаза расширились, ошеломленные.
Он отделился, вышел из нее на этот раз, но в этом внезапном приливе откровения она едва почувствовала его движение.
– Что? Беверли? У ттебя ввсе ввв....
– Вы все? Я занималась любовью со всеми вами?Она увидела потрясенное удивление на лице Билла, его отвисшую челюсть.., и внезапное понимание. Но это было не ее открытие; даже в своем собственном шоке она увидела это. Это было его собственное.
– Мы...
– Билл? Что это?
– Это был тттвой способ вывести нннас, – сказал он, и теперь в его глазах было столько изумления, что они напугали ее, – Беверли, тттты не понимаешь? Это был ттттвой способ вывести нас! Мы все.., но мы были...
Вдруг он испугался, не уверенный в своих силах.
– Теперь ты помнишь остальное? – спросила она. Он медленно покачал головой.
– Не ттточно. Но... – Он посмотрел на нее, и она увидела, что он очень испуган. – Что я действительно вспомнил, так это, что мы ххххотели выйти. И я не уввверен... Беверли, я не уверен, что взрослые могут так делать.
Бесконечно долгий миг она смотрела на него ничего не говоря, затем села на край кровати. Тело ее было гладким и прекрасным, линия позвоночника была едва различима в полумраке, когда она нагнулась, чтобы снять чулки, которые все еще были на ней. Волосы гривой падали на одно плечо. Он подумал, что захочет ее снова к утру, и снова пришло чувство вины, но оно сглаживалось оправданием, что Одра через океан отсюда. Опусти еще один пятицентовик в автомат, -подумал он. – Эта мелодия называется «То, о чем она не знает, не причинит ей боль». Но где-то болит. В пространстве между людьми, может быть.
Беверли встала и поправила кровать.
– Идем спать. Нам нужен сон. Обоим.
– Хххорошо.
Правильно, уже было поздно. Больше всего на свете он хотел спать.., но не один, не сегодня. Последний шок прошел – слишком быстро, может быть, но он чувствовал себя таким уставшим, таким изнуренным. Расписанная по секундам реальность была похожа на сон; вместо вины он просто чувствовал, что это безопасное место. Можно будет полежать здесь немного, поспать в ее объятиях. Он нуждался в ее тепле и дружелюбии. Оба они были сексуально заряжены, но теперь это не могло причинить боли никому из них.
Он снял носки и рубашку и устроился рядом с ней. Она прижалась к нему своими теплыми грудями, прохладными длинными ногами. Билл держал ее, чувствуя разницу – ее тело было длиннее, чем у Одры, и полнее в груди и в бедрах, но это было желанное тело.
С тобой должен был быть Бен, дорогая, -подумал он сонно. – Я думаю так должно было быть. Почему это не был Бен?
Беверли прижалась к нему – не ради секса, а просто чтобы почувствовать тепло его тела. Она сама уже наполовину засыпала. Ее счастье здесь с ним, после всех этих лет, было реальным. Она знала это из-за привкуса горечи. Была ночь, и может быть, у них будет еще раз завтра утром. Затем они спустятся в водосточные трубы, как они делали это раньше, и найдут Его. Круг будет сужаться, их нынешняя жизнь плавно сольется с их детством; они окажутся на какой-то безумной ленте Мебиуса.
Или это случится, и они там все умрут.
Она перевернулась. Его рука скользнула по ее боку и нежно обняла одну грудь. И ей не нужно было ждать, не смыкая глаз, не сожмется ли вдруг эта рука в кулак.
Сон подступил к ней, и мысли ее начали путаться. Как всегда, она увидела россыпи сияющих цветов, когда пересекала границу яви и сна – мирриады этих цветов расцветали под голубым небом. Они увядали, и возникало ощущение падения – такое ощущение, от которого она иногда просыпалась в поту, готовая вот-вот закричать. Детские сны с падением, как она прочитала в тексте по психологии в колледже, были нормальным явлением.
Но на этот раз не было резкого толчка; она могла чувствовать тепло и приятную тяжесть руки Билла, могла чувствовать, как он ласкает ее грудь. Она подумала, что, если бы она падала, она бы падала не одна.
Затем она коснулась земли и побежала: этот сон, каким бы он ни был, шел быстро. Она бежала сквозь сон, сквозь тишину, а может быть, просто сквозь время. Годы шли быстро. Годы бежали. Годы летели. Если вы повернетесь и побежите за своим детством, вам не нужно сдерживать свой бег.
Двадцать девять лет – в этом году она покрасила волосы.
(еще быстрее...) Двадцать два – в этом году она влюбилась в футболиста по имени Грег Мэллори, который чуть не изнасиловал ее после вечеринки землячества.
(быстрее, быстрее...)
Шестнадцать – напилась с двумя подружками на обзорной площадке Горы Синей Птицы в Портленде.
Четырнадцать...
