Ей вдруг померещилось, что витязь ревнует, но насмешка в его взгляде быстро вернула на землю. Он издевается.
— Я знаю, кто он. Просто привыкла, что все так к нему обращаются. Ты выполнишь мою просьбу? Не хочу опять ссориться с отцом.
— Мне незачем тебя выдавать, — ответил Златояр и тут же направился к лошади.
— Ещё кое-что, — остановила его Руслана, — ты знал о прахе в малахитовом кулоне?
Он подозревал, что она может спросить о таком, и изобразил удивление.
Девушка вздохнула с облегчением. И пусть родной отец был готов к её смерти, главное, что Златояр ни при чём.
На главной площади Рутивля зевак не подпускали близко к месту казни, огородив пространство живым щитом из солдат. Самые любопытные горожане занимали места на крышах. Когда ещё выпадает возможность увидеть сожжение настоящей нечисти из Великих Болот? Как правило, еретиков и изменников предавали огню в специальных деревянных срубах, но для ведуньи решили сделать исключение. В центре площади установили столб, вокруг обложили его сухими ветвями и соломой.
Владу вывели днём, когда публика достаточно промариновалась в ожидании представления. Ведунья до последнего не верила в происходящее. За несколько дней в темнице на одной воде она обессилила и не могла изобразить хоть сколько-нибудь внятное сопротивление.
Помимо солдат площадь полнилась людьми в длинных мантиях с капюшонами. Влада искала глазами кого-нибудь знакомого, но не находила. Когда её привязывали, она попыталась вырваться. Высокий солдат с равнодушной жёсткостью толкнул ведунью к широкому бревну и закончил начатое.
К ней подошли трое жрецов, лиц не было видно совсем. Один из них повесил на шею Влады холщовый мешочек и хриплым старческим голосом сказал:
— Рарог милостив. Красный порох подарит тебе быструю смерть.
Другой жрец поднял факел и поджог хворост у основания насыпи. Взметнулся тонкий столп красных искр.
— Гадёныш, я знаю, что ты здесь! — кричала ведунья в пустоту. — Будь ты проклят! Ты думаешь я так просто умру? Я тебя с собой утащу! Заклинаю, также сдохнешь в огне!
Пламя разгоралось плохо и низко, но скоро несколько жёлтых языков подобрались к её ноге. Влада вскрикнула и, под верёвками, подвинула щиколотку в сторону.
— Богород, не делай этого, — она почти заплакала от отчаяния, — я буду полезной, сейчас весна, мои силы проснутся, я всё сделаю, я нашлю хворь на Яробора…
Огонь подобрался с другой стороны, обжог кожу. Влада не смогла сдержать крик.
Третий жрец, стоявший совсем близко, поднял вверх руку. Люди в мантиях скинули мешковину с заготовленных вёдер и быстро затушили пламя водой со снегом.
Жрец подошёл к заплаканной ведунье и снял широкий капюшон. Это был Алоис. Он заправил её растрёпанные волосы за ухо, тихо сказав:
— Ну вот, сразу бы так. И стоило до такого доводить?
В её глазах читалась чистая ненависть.
Солдаты приказали народу расходиться. Представление на сегодня отменялось.
Под остальными мантиями также оказались воины. Служители Рарога брили головы наголо, но на площади Влада не увидела ни одного настоящего жреца.
— Какая же ты скотина! Она правильно сделала, что сбежала от тебя подальше, — зло прошипела ведунья.
Ал неодобрительно зацокал.
— Отрезать бы твой острый язык, да он нужен для заклинания хвори.
Её отвязали и, не теряя времени, отвели в подготовленную избу на севере города. Алоис всё время шёл рядом.
— Это единственная изба из дуба в Рутивле. Дуб ведь концентрирует чары нечисти, верно? — сказал он, когда они оказались внутри.
Влада не собиралась отвечать. Она села за накрытый для неё стол и принялась есть первый за несколько дней обед. Лжецаревич спросил:
— Ты ведь не обижаешься?
Ведунья запустила в него надкушенной плюшкой. Ал едва успел увернуться.
— Повежливее, Влада. Ты ещё ничего хорошего не сделала. Можем и вернуться на площадь.
— Мне нужно отдохнуть, я ничего и не сделаю уставшая, — сказала она.
Алоис не стал спорить:
— Я вернусь завтра утром. Что тебе принести для ворожбы?
Влада перечислила травы.
— Опять ты за своë. А я думал, мы договорились, — вздохнул парень.
— И вещь, к созданию которой Яробор приложил руку.
— И?
— И всё, — она недовольно скрестила руки на груди.
— Это для обычной болезни. Для смертельной ещё нужна вещь, которая принадлежала его покойному родственнику, — с усмешкой добавил он.
