— Как?! Что вы хотите этим сказать?
— Слишком плотны. — Комиссионер улыбается и говорит: — Дамы слишком неподвижны в них, в случае чего они как связанные.
Ему не следовало бы улыбаться, шефу не нравится этот тон, и он делает знак, что разговор окончен...
А в мелочной лавке стоит старый На-все-руки и ждёт. Он желает получить приказание, но он почтителен и благочестив, он не надеется говорить лично с шефом, а посылает приказчика с вопросом.
Его скромность вознаграждается, На-все-руки зовут в контору. Он был там только один раз, — в тот день, когда его наняли.
— Ну что ж, На-все-руки, ты хочешь знать, что тебе делать?
— Да.
— Что делают рабочие?
— Они возят водоросли на поле.
Шеф размышляет:
— А не поглядеть ли тебе, в каком состоянии невода?
— Слушаю.
— Впрочем, это не значит, что они понадобятся теперь же.
На-все-руки: — Если разрешите мне сказать слово, то, по моему мнению, они постоянно нужны.
— Ты думаешь?
— Потому что, по божьей милости, в море всегда есть сельдь.
— Но сейчас нам не собрать даже людей, — говорит шеф. — Они только что вернулись с Лофотенов и хотят отдохнуть. Им лень даже дров наколоть для печей.
На-все-руки: — Я их уговорю.
Шеф пристально глядит на него:
— А ты не хотел бы стать рулевым в одной из артелей?
На-все-руки качает головой и крестится:
— По воле божьей я уже состарился. Если б это было прежде, тогда другое дело.
На прощание шеф кивает головой:
— Хорошо, уладь это, найди людей и пошли их в море с неводами. Куда же мы их направим?
На-все-руки: — На Север. Я надеюсь на одно место, которое называется Полен...
Странно, что шеф стал питать такое доверие к старому На-все-руки, которого знал всего лишь два-три месяца. Они поговорили друг с другом кое о чём, старик знал многое, умел находить выходы, во многих случаях его советы пришлись очень кстати. Гордон Тидеман только на первый взгляд казался уверенным и дальновидным шефом, на самом деле он очень нуждался в дельных указаниях. Что понимал он в своём деле, помимо отчётности по отделению предметов роскоши? Он учился технике, языкам и конторской работе, точности и учёту валюты, он мог прочесть надписи на французских трубках и на английских катушках, иными словами — у него было много сведений, но в сущности мало практической сметки и плохое понимание вещей. Он был тем, кем выглядел, — продуктом смешения рас, без ярко выраженных черт, без чистокровности, — только помесь, нечто ненастоящее, всего понемножку, первый ученик в школе, но полная непригодность для создания чего-нибудь крупного в жизни. У него были самые ограниченные способности и интересы, но зато сильное желание быть джентльменом.
Таков был этот человек, никак не больше. Ему очень и очень нужны были советы На-все-руки, мать тоже была хорошей помощницей.
— Я хочу отправить невода в море, — сказал он матери. — Поручил На-все-руки уладить это дело.
— А разве есть слух, что сельдь идёт? — спросила она.
— Нет. Но в море всегда есть сельдь. Если бы я дожидался слухов, я бы с голода умер. Надо что-нибудь предпринимать.
— Дела, значит, плохи, насколько я понимаю?
— А как им не быть плохими? Мелочная торговля да всякие пустяки. Народ здесь ничего не покупает, они сами и прядут и ткут, это какие-то подземные существа, которые не нуждаются в нас, людях. Мы обречены жить за счёт нашего собственного городишки, жалкого городишки, пристаньки, где у ста человек не найдётся более шиллинга для покупок. Мне бы не следовало приезжать сюда и браться за это дело.
— Ну, давай обсудим, — сказала Старая Мать. — У тебя ведь есть всякие возможности, не можешь ли ты реализовать что-нибудь?
— Реализовать? Да что ты, мать! Может быть, пригласить нотариуса Петерсена, чтобы он устроил эту реализацию? Это мне не подходит. Люди будут говорить, что я прижат к стене.
— У тебя есть пух в птичьих гнёздах, есть лососи, одно к одному. И прежде всего город расположен на арендованной у тебя земле, ты получаешь уж вовсе не так мало в год за арендованную землю.
— Вот в этом-то и проклятье! — восклицает сын. — Мне не удаётся выгодно продать землю. Никто не в состоянии купить.
Мать: — Отец твой никогда не хотел продавать землю. Он говорил, что если даже всё остальное не удастся, то всё же аренда земли даст нам верный годовой доход, на который мы сможем прожить.
— Пустяки! — горячился сын. — Кроны и эре. А птичий пух? У меня сохранились счета, я покажу тебе: два-три пуховика, два-три одеяла. Лососи? Ровно ничего.
— А когда-то это была крупная ловля, — проговорила мать и погрузилась в воспоминания.
— Нет, здесь никогда не было ничего крупного. Что такое Сегельфосс? Разве здесь что-нибудь развивается, движется? Всё мертво. Взять хотя бы почту, которую я получаю: ведь это же пустяки, годные разве ленсману или школьному учителю. Однажды я получил письмо, вложенное по ошибке не в тот конверт.
