Она по-прежнему не обращала никакого внимания на то, что он говорил, его слова были для неё пустой звук.
— Кланяйся и поблагодари хорошенько от меня, — сказала она и надела пальто. — Я никогда не забуду, как славно меня здесь угостили, чужого человека. Словно я в рай какой-то попала. Знаешь, когда я слезла вчера с парохода, я встретилась на пристани с аптекарем, и я никогда ведь прежде не видала его, а он хотел нести мою корзинку с провизией. Я никак не могу поверить этому.
— Да, аптекарь прекрасный человек, я хорошо его знаю.
— И то же самое и хозяин гостиницы: он желает мне только добра. Когда я спросила его, что я должна ему за комнату, он ответил, что комната недостаточно велика, чтобы брать за неё плату. Но я с этим не согласна, я не хочу, чтобы он думал, что я нуждаюсь в милостыне. И потом все люди здесь в Сегельфоссе были так почтительны со мной. Я хотела бы знать, сколько времени на твоих часах, если они не стоят, конечно.
— Ещё бы не ходили! Под моим началом столько людей, и у меня на учёте каждая минута! — Он снимает свои часы со стены и говорит который час.
— Ну, теперь я должна идти, потому что я написала окружному судье, что приду к нему перед обедом. Да, ты помнишь, вероятно, Ане-Марию, жену Каролуса? Она теперь старая и измучена жизнью, но удивительно, до чего она ещё живая, — постоянно что-то устраивает. Это оттого, что она никогда не была больна. Я и она, мы никогда не хвораем, оттого мы и остаёмся такими свежими и не стареем. Но всё-таки это замечательно, что ты узнал меня, когда я вошла.
— В этом ничего нет странного, потому что ты ни на один день не постарела с тех пор.
— А больше ты, вероятно, никого не помнишь, — сказала она и задумалась. — А с фабрикой твоей, как я уже сказала, ничего не выходит, я объясню это окружному судье. Вот разве какой-нибудь англичанин приедет и купит её. Да, ты не поверишь, но как-то раз приезжал англичанин и купил дом. Знаешь, этот, что на самом краю города, у лоцмана. Он увидал в обшивке доску, которую ему непременно захотелось иметь, потому что на ней было что-то написано и, кроме того, был рисунок; доску эту выловили после крушения. Но лоцман был хитрый и отказался продавать доску. «Тогда я куплю весь дом», — сказал англичанин и так и сделал. Но, извиняюсь, он вынул только одну доску из обшивки и увёз её, а дом остался. Теперь кто-то въехал туда и живёт там, а об англичанине ни слуху, ни духу. Как думаешь, Август, ничего, если я налью себе ещё чашку кофе и опорожню весь кофейник?
— Ну, конечно, ничего, — есть о чем разговаривать.
— Ну что за кофе! А печенья я больше не буду брать.
— Непременно возьми печенье, самое лучшее съешь их все!
— Нет, я сыта. А сестру Хозею и Эзру помнишь? Ведь это ты основал, так сказать их хлев, и все они закричали тогда, что хлев слишком велик для их скота; а теперь он уже давно мал, и Эзре два раза приходилось расширять его, — и всё это из-за большого болота, которое они осушили и возделали. Поэтому Хозея и её муж — богатые и высокочтимые люди, и он у нас самый крупный плательщик налогов. Я буду кланяться им от тебя, не так ли? А теперь, Август, позволь попрощаться с тобой и пожелать тебе счастья и успеха с твоими деньгами!
Она пошла к двери, не протянув ему руки.
Он понял, что это от крепкого кофе у неё зарумянилось лицо, и она сделалась так необычайно говорлива, и он, по правде говоря, здорово утомился, слушая её. Но Август не мог позволить ей уйти, не сказав ей хотя бы несколько слов благодарности. Свою благодарность он выразил довольно странно:
— Паулина! — позвал он. — Если уж нельзя иначе и я, как ты говоришь, должен непременно владеть этими деньгами, то я в твоём присутствии утверждаю, что я ни в коем случае не стану разрывать здесь горы и не потрачу свои деньги на какие-нибудь копи. Никто в этой жизни не заставит меня сделать это. Я достаточно нагляделся на них в Южной Америке и повсюду, как они ходят, колотят по камням и глядят в увеличительное стекло, а как заведётся шиллинг, так тотчас несут его за бумаги, и много раз видел я, как они собирались уже бросить всё, но у них делалась золотая лихорадка, и они не могли кончить. Боже избави меня! Ты можешь быть спокойна, Паулина.
— Это не моё дело, — сказала она и протянула ему руку. Меня-то чем это касается? Мне всё это совершенно безразлично.
Следующий час целиком посвящён великим планам, взлётам за облака, видениям и сказке.
Хорошо, что пришла Старая Мать и остановила его. Она, как всегда, захотела посоветоваться с ним о чём-то, на этот раз — о возмутительном поведении вдовы Солмунда по отношению к своему благодетелю, аптекарю. Дело шло о каких-то двадцати пяти кронах и о каких-то пятидесяти. Августу было всё в точности объяснено, и он сердился всё больше и больше. К нему обращались теперь с самыми разнообразными делами, и он ничего не имел против этого, он всегда мог посоветовать, и если не сегодня же, то, во всяком случае, завтра у него будет не только доброе желание, но и возможность помочь.
— Она не даёт ему покоя, говорите вы?
— Ни малейшего покоя. Она приходит в аптеку, и её приходиться выталкивать.
— Так она будет иметь дело со мной!
— Вот это дело! — воскликнула Старая Мать. — Я так и знала: — стоит мне только обратиться к тебе...
— Я этого не потерплю! — громко закричал он, словно пришёл в бешенство и не хотел, чтобы его сдерживали. — Мне совестно вас просить об этом, но я не знаю, что они сделали с моей одеждой. Я хочу встать.
— Ты сию же секунду получишь свою одежду! — сказала Старая Мать. — Спасибо, На-все-руки, ты всегда верен себе...
Следующие часы были полны кипучей деятельности. Его первым делом было осмотреть дорогу: всё было отлично вычищено, это была настоящая королевская дорога до самого верха, где стояла охотничья хижина, глядевшая на него из-под бровей. Он рассчитался с рабочими.
— А железная решётка? — спросили они.
— Потом, — отвечал он. — У меня сейчас другая забота.
Они вместе сошли вниз. Рабочие должны были начать цементировать погреб у Головы-трубой, в то время как Августу нужно было спуститься в самый город, чтобы попасть на дорогу к вдове Солмунда в Северную деревню. Боже, какая неудача! На перекрёстке он наткнулся на самоё Паулину, и невозможно было ускользнуть от её зорких глаз.
Она не обнаружила ни малейшего удивления, увидав его на ногах, она тотчас сказала:
— Хорошо, что я встретилась с тобой, Август! Я только что была у окружного судьи, передала ему все бумаги и получила квитанцию, так что тебе остаётся только сходить и получить чековую книжку. Отличный человек окружной судья! Он сказал: «Пожалуйста, садитесь!» и выслушал всё, что я ему сказала. «При такой доверенности это были без всякого сомнения ваши деньги», — сказал он. «Но я не желаю владеть чужими деньгами», — отвечала я. Тогда судья засмеялся. А когда я уходила, он сказал, чтобы я вечером непременно пришла к нему, поговорить с ним и его женой. Я никогда прежде не слыхала, что бывают такие отличные люди, каких я встретила здесь! И знаешь, что со мной случилось, когда я пришла от тебя? Эстер и доктор узнали от аптекаря о моём приезде и наказали в гостинице самым строжайшим образом, чтобы я сейчас же пришла в докторскую усадьбу, а не то они силком потащат меня к себе! Как тебе это нравится? Где ты видывал таких людей, как здесь? Ну, а теперь мне некогда разговаривать с тобой, я на одну минутку загляну в гостиницу, приведу себя немного в порядок и побегу к доктору. И потом я хочу сказать тебе, Август, что я ничуть не раскаиваюсь, что мне из-за тебя пришлось приехать в Сегельфосс, и я этого никогда не забуду. Ну, а теперь сразу же ступай к областному судье и получи у него, что тебе следует.
И она побежала.
Август не успел сказать ни одного слова.
Он поглядел на часы. Паулина были права: он мог пойти за чековой книжкой сейчас же. Какая удача!
Десять минут у него ушло на поход и другие десять минут на разговор с окружным судьёй. Август поблагодарил его за помощь и поддержку, осыпал его благословениями в изысканных и своеобразных выражениях и ушёл.
Он успел только мельком взглянуть на неожиданно крупную сумму в книжке, — о боже! — затем опять поглядел на часы и поспешил в банк. Консул Гордон Тидеман и директор банка Давидсен стояли как раз и собирались уходить. Консул надевал свои жёлтые перчатки.
Август попросил извинения и несколько смущённо протянул свою чековую книжку: нельзя ли ему получить совсем немного денег? Ему следует как раз заплатить кое-кому, пустяки, впрочем...
Они оба стали разглядывать книжку, они ведь всё лето слышали разговоры об этом богатстве. Так, значит, это не было выдумкой. Они кивнули в знак того, что ничего не имеют против заплатить по такой книжке. Сколько денег ему нужно?
Август попросил только тысячу, чтобы иметь немного карманных денег.
На улице консул сказал ему:
— Садись, На-все-руки, поедем домой.
