Август: — Я слыхал, что она и кусается, и брыкается, а лошадь не должна этого делать.
— С остальной нашей скотиной ещё хуже, — продолжает Корнелия.
— Каким образом? Она хворает? — спросил Август.
— Нет, но ей нечего есть.
Корнелия знает всё, что происходит на их дворе, и думает обо всех. Да и как могло хоть что-нибудь укрыться от её внимания? Она родилась и выросла среди всего этого.
— Корма совсем нет на лугу, — говорит она. — И причина всему — овцы.
— Да, — подтверждает отец, — всё из-за овец.
— Потому что овца съедает всю траву до самой земли, и коровы ничего не находят после них. Я готова плакать. Скоро не останется ни капли молока, ни у одной коровы.
Август слышит всё это. У Августа голова работает необычайно быстро.
— Гм! — произносит он и хочет сказать ещё что-то.
— Да, это так, — Тобиас никак не может прекратить свою болтовню, — нет больше корма на пастбище.
Август не может более сдерживаться:
— А почему же вы не посылаете овец на зеленые лужайки в горы?
Тобиас улыбается на это:
— Я никого не знаю, кто бы поступал так. Тогда бы нам пришлось пасти их там.
— Сколько у вас овец? — спрашивает Август.
Корнелия пересчитывает овец и ягнят:
— Восемь голов.
— Не хотите ли вы продать их?
— Продать их? — спросил Тобиас. — Как? Хотим ли мы продать их?
— Я куплю ваших овец, — сказал Август, — и отправлю их в горы.
Корнелия улыбается мокрым ртом, она так удивлена, что слюни почти, что текут у неё изо рта.
Её мать останавливает прялку и смотрит то на одного, то на другого.
— Мы не можем продать овец, — говорит она. — Тогда у нас не будет шерсти.
— Ты получишь шерсть свою обратно, — сказал Август. Удивление возрастает.
— Шерсть ты получишь. Но ты должна будешь кормить овец всю зиму. За корм я заплачу.
Вот так торговля овцами! В избе усиленно зашевелили мозгами. Тобиас сказал:
— Это зависит от того, сколько вы дадите.
Август чуть было не сказал: «Всё зависит от того, сколько ты захочешь взять», но спохватился и сказал:
— Назови мне свою цену, мою-то я сам знаю.
Тобиас думал долго, кинул взгляд на жену, кинул взгляд на Корнелию и, наконец, назвал цену. Пожалуй, это была несколько безбожная цена и никак не совпадала со словами писания, но крещение в Сегельфосском водопаде отошло уже в прошлое, а евангелист уехал. Как трудно было Тобиасу и содрать как следует с крёстного брата, и вместе с тем соблюсти приличие по отношению к нему!
— Двадцать шесть-семь крон, — как вы это находите? — спросил Тобиас. — Я не помню, какая цена была в прошлом году или в предыдущие годы.
Август только головой кивнул. Его могущество не знало границ, он чувствовал себя капитаном. Но всё же нельзя было не пустить пыли в глаза.
— У тебя, Корнелия, найдётся, верно, клочок бумаги, перо и чернила? — спросил он.
И пока он писал, было глупо обращаться к нему, потому что он не отвечал.
В избе возникли разные сомнения. Что придумал этот человек? Зачем он пишет? Уж не собирается ли он покупать в кредит? Ах, они были до того просты, — никогда не видали за делом президента или вообще человека, облечённого властью!
Они не поняли также обнаруженной им тактичности: ведь он составлял этот маленький контракт с Тобиасом только для того, чтобы всё это не имело вида подарка.
Август написал до конца и сказал:
— Ну, а теперь подпиши документ, Тобиас, и получи деньги!
Словно бомба разорвалась. Тобиас смог только униженно пролепетать, что он не бог весть какой писака, но что он попробует нацарапать своё имя, — «если вы удовольствуетесь этим».
