И они сидели довольные и обсуждали всё тот же вопрос, когда вошёл доктор, — он так и не нашёл мальчиков.

— Ну и дрянь дело! — сказал Август. — Так я на этот раз и не увижу пареньков.

— Разве вы так торопитесь? Вы не можете посидеть ещё немного?

Август: — Я и так пробыл здесь слишком долго. Я как раз собирался на телеграф, когда вы пришли. Все насчёт яхты консула. Я хочу поставить на ней мотор.

— На яхту?

— Да. И это должен быть такой же мотор, какие Вандербильт употребляет на своих рыбацких шхунах.

Август шёл от доктора довольный тем, что отыскал выход из затруднительного положения маленькой фру Эстер. Хорош муж, нечего сказать!

Вот тут как раз аптекарь Хольм и поймал его.

— Знаете что, — сказал Хольм, — я, кажется, сделался владельцем пустыря, принадлежавшего нотариусу. Что вы на это скажете?

— Скажу, что это очень хорошо. Вы хотите строиться?

— Если мне удастся прежде всего заполучить ваших рабочих закончить подвал.

— Это можно будет уладить.

— О, — сказал Хольм, — до чего с вами приятно иметь дело! Может быть, вы согласитесь дойти со мной до гостиницы? Там сидит некто, кто будет очень рад вас видеть.

Они пришли в гостиницу, и Августа приняли очень радушно.

— Как я рада видеть тебя, На-все-руки! — воскликнула при встрече Старая Мать.

Хольм: — Я, кажется, купил пустырь.

— За твоё здоровье! — сказал Вендт.

— И Август одолжит мне своих рабочих.

Старая Мать: — Наверное! С ним так приятно иметь дело.

Она была одета, пожалуй, немного по-праздничному. Август заметил по разным мелочам, что собравшиеся задумали что-то, но не задал вопроса. Он рассмотрел рисунки почтмейстера, все их одобрил, но покачал головой, глядя на так называемый навес. Август был не новичок в этой области, он давным-давно строил дома; этот навес казался ему слишком странным, его надо было подпереть столбами, чтобы он мог держаться.

— Как же нам быть? — спросил Хольм.

— Сломать заднюю стенку и сложить её на метр ближе к центру. Материал есть, придётся оплатить только работу. Возводить столбы тоже будет стоить денег. Выходит одно на одно.

— Вы думаете? Но мне бы не хотелось менять что бы то ни было и, может быть, обидеть этим почтмейстера.

Но у Августа и против этого нашлось средство: заднюю стену рабочие сломают в несколько часов, а когда почтмейстер придёт, то скажут, что они поступили так по незнанию, что не поняли рисунка. Август не улыбался, он держался по-деловому и отнюдь не собирался мешать кому бы то ни было. План почтмейстера одноэтажного дома, все размеры, все это сохранялось, три стены подвала оставались тоже без изменения. Хольм сдался, а Старая Мать сидела и гордилась находчивостью На-все-руки.

— Мы никуда не пойдём, пока не загудит пароход, — сказал Вендт. — Ах, чёрт возьми, я уже говорил об этом. У нас есть ещё время выпить.

Августу стало ясно, что они собираются пойти на пристань не только в качестве зрителей, но чтобы уехать с пароходом. Но он по-прежнему ничего не спрашивал, даже о ране Старой Матери. Она опять выглядела свежей и здоровой. Когда Хольм намекнул было, что ему страшно и он неспокоен, она смеясь возразила ему:

— Но почему же? Пусть они удивляются. А если будет после какое-нибудь недоумение, то мы-то уже будем далеко, и На-все-руки придумает отличное объяснение.

Фру Юлия тоже пришла, но стоит в сторонке. Она не приехала сюда на автомобиле, хотя и нуждается в этом, но чтобы не возбудить подозрения, она шла пешком от самой усадьбы. Заметив друг друга, обе дамы всплёскивают руками и делают вид, что поражены. Потом они обе смеются и много раз кивают друг другу. Вдруг появляется консул:

— Что такое? — восклицает он. — Каким образом ты здесь, Юлия?

— Уж очень хорошая погода.

— Как это неосторожно с твоей стороны! И мама здесь? Вы кого-нибудь провожаете?

Да, она кого-то провожает.

Пароход сдал почту и приготовился к отплытию. С Севера не было никаких товаров и лососину не отправляют на Юг. Вдруг Старая Мать всходит на борт и исчезает в кают-компании. Немного погодя оба господина следуют за ней.

Консул замечает Августа и подзывает его к себе, говорит, что ему очень некогда, и просит отвезти домой обеих дам. Но вряд ли консул уж так занят; просто он хочет, чтобы пассажиры на борту думали, что у него есть шофёр!

— На-все-руки, отвезите, пожалуйста, домой моих дам. Ну, а где же мать?

— Она, кажется, на пароходе, — отвечает фру Юлия.

— На пароходе? Но ведь сняли трапы. Или она уезжает?

— Похоже на то.

— На-все-руки, она ничего тебе не сказала?

На-все-руки бормочет:

— Небольшая прогулка по морю, так, пустяки...

— Ну пойдём, Юлия. Я, пожалуй, уж сам отвезу тебя домой. Вы поедете с нами, На-все-руки?

— Спасибо, но у меня дело, маленькое дело в Южной деревне, я должен видеть одного человека.

XXIX

Тут стали развёртываться события, одно за другим.

Прогулка пешком на пристань оказалась чрезвычайно полезной фру Юлии: эта «благословенная в жёнах» к утру почувствовала себя несколько странно, а когда солнце встало, она в пятый раз стала матерью. Родилась третья девочка.

— Так оно и должно быть! — сказал Август, услыхав эту новость, И он высказался насчёт благословения божия и насчёт цветов в вертограде.

А консул в одних чулках пробрался к матери и дочери, поглядел на них, с бесконечной осторожностью спросил об их здоровье, сел на край кровати и растрогался.

— Какой ты молодец, Юлия! — сказал он, совершенно так же, как говорил все предыдущие четыре раза.

И он рассказал, что только что получил письмо от англичанина: он приедет через неделю или немного позже.

— Но я не знаю, как нам быть, — сказал консул.