В аптеке открытка поразила всех словно громом. Они ведь ничего не знали, ничего не понимали, они даже не захотели ничего устроить к приезду аптекаря и его жены: пусть знают в другой раз! Однако кое-что указывало на то, что и фармацевт и лаборант всё-таки что-то знала и только делали вид, что они поражены. Зачем бы иначе делали они эти странные вещи на прошлой неделе? А они вошли в спальню аптекаря и передвинули кровать, словно хотели освободить место ещё для другой кровати рядом. Что за чёрт! какое им дело до спальни аптекаря? Но прошёл день, и фармацевт с лаборантом сделали другую странную вещь: они сходили в сегельфосскую лавку и купили занавески в спальню, без которых Хольм отлично обходился всё время. Плотные, отличные занавески, как оказалось, когда лаборант повесил их на окна.

Но вот пришли открытки и как громом поразили всех — и в городе, и в аптеке. Конечно, прислуга, эта пила, тотчас ушла. Она до того разозлилась, что не хотела оставаться ни одного дня, ни одного часа, она отправилась обратно в гостиницу и решила просить Вендта взять её на прежнее место.

Когда парочка, молодожёны, должны были приехать, весь Сегельфосс высыпал на пристань; доктор с женой, священник с женой, окружной судья с женой. Фру Юлии тут не было, потому что она ещё недостаточно окрепла, но начальники почты и телеграфа со своими дамами стояли тут же, и многие из мелких торговцев, и Август тоже пришёл. Август сам получил открытку, и во время всеобщего приветствия он тоже высоко поднял шляпу и заявил торговцу, стоявшему рядом с ним:

— Я знал это с самого начала, они сказали мне об этом!

Но ни фармацевта, ни лаборанта тут не было; они хотели, вероятно, подчеркнуть свою обиду на то, что их держали в таком полном неведении. И сама пара, пожалуй, предпочла бы, чтобы их никто не встречал; аптекарь, во всяком случае, имел самый жалкий вид, что как-то не вязалось с ним.

Вдруг на пристани показался сам консул, Гордон Тидеман. Он шёл довольно быстро, хотел, вероятно, узнать, по какому случаю весь Сегельфосс собрался к пароходу, и очутился посреди толпы. Вероятно, он тотчас же пожелал провалиться сквозь землю, но было уже поздно; он улыбнулся и сказал:

— А, вот они, беглецы! Добро пожаловать домой, мама. Здравствуйте, аптекарь. — Он обоим протянул руку, а мать похлопал по спине. — Вы должны поскорее собраться, к Юлии, она немного прихворнула на прошлой неделе.

— Я знаю, — отвечала мать, — я получила телеграмму. Теперь, я надеюсь, она совсем здорова?

— Да, все отлично. Ты говоришь, ты получила телеграмму? Она знала, где ты была?

— Здравствуй, На-все-руки, — сказала она, отделываясь от расспросов. — Ты был здесь, когда мы уезжали, и ты опять здесь, когда мы возвращаемся.

Август держал шляпу в руке и не поздравлял, как другие, а только молча поклонился.

Наконец всё кончилось, и они ушли. Возле аптеки супруги были встречены лаборантом и фармацевтом, впрочем, с довольно кислыми минами. И тут супруги в первый раз рассмеялись от всего сердца за всё путешествие. Говорил фармацевт, выражая своё недовольство, — гм! вернее даже сказать — вполне обоснованное бешенство за то, что их сочли недостойными и не уведомили о великом событии, прежде чем весь город узнал о нём. И вот теперь господам ничего не приготовлено, а им самим не захотелось даже нарядиться в воскресное платье и украситься драгоценными камнями.

— Но, пожалуйста, входите, аптекарь Хольм. Ваш дом всё такой же, каким вы оставили его, с одним стулом и с кроватью на одного человека. Пожалуйста, входите и вы, госпожа аптекарша Хольм. Но пила ушла из дому и не вернётся больше, поэтому в доме нет никакой еды. Лаборант и я, мы не ели уже два дня. Правда, лаборант пил сплошь всё это время, поэтому он и не может ничего сказать сейчас, но я и к бутылке не прикасался. Итак, добро пожаловать под жалкую кровлю аптекаря Хольма: она протекает и в дождливую погоду, и в солнечную. А если вам хочется есть, то ступайте в гостиницу, господа!

Но молодожёны, супруги, отнюдь не пожелали идти в гостиницу. Фру обыскала кухню и кладовую и нашла довольно много съедобного. Лаборант на велосипеде съездил в город за недостающим, и получился отличный обед.

Потом они обошли комнаты. Их было немного, и они были маленькие, — иными словами, уютное жильё в две комнаты, — и «обходили» они их так, что из столовой переступили порог спальни. Тут аптекарь выразил своё удивление:

— Занавески?! — сказал он.

— Те же самые, что висели здесь все время, — ответил фармацевт. — Я ни к чему не прикасался.

— Вот это здорово! — сказал Хольм. — И потом две кровати! — сказал он. — Или вы хотите внушить моей жене, что пила спала тоже здесь?

— Нет, эту кровать мы втащили сюда вчера, когда в комнате для прислуги уж слишком стал протекать потолок. Мы не успели вынести её обратно.

Всё в порядке.

Август был теперь всецело поглощён присмотром за рабочими; нужно было, чтобы они работали, чтобы они не слишком часто бегали в аптеку. Произошло именно то, что Август предчувствовал: пыл соскочил с рабочих, они продолжали буравить, но всё более и более вяло, и не выполняли договор о сверхурочном времени.

Консул сам приехал на автомобиле, чтобы присутствовать при расстановке мебели в охотничьем домике. Удивительно, что до сих пор не поставили и первой загородки! Он недовольно покачал головой. Но Август не терял надежды и объяснил, что они сначала пробуравят дыры, чтобы потом за раз вставить все прутья и залить цементом. Всё устроится.

Через два дня консул опять приехал и на этот раз забеспокоился всерьёз.

— В крайнем случае пусть ставят хоть ту часть загородки, которая у них готова, — сказал он.

Август вручил ему смету, которую составил на пристройку для банка, один вариант для деревянного здания, другой — для каменного. Конечно, каменное строение куда более подходит для банка.

Они обсуждали этот вопрос некоторое время, но консул не дал себя отвлечь от своего беспокойства и, надутый, уехал обратно.

— Здесь недостаёт одного человека, — сказал Август. — Где он?

— Он пошёл к кузнецу точить бурав.

— В рабочее время? Извольте брать буравы с собой по вечерам и отдавайте их точить, а утром приносите их обратно.

Молчание.

— Уж очень много возни, тоска берёт, — сказал Больдеман, старший в артели. — Так это нам надоело. Дыра за дырой, и так ничего кроме дыр и не видишь.

— Вы сами виноваты, что давным-давно не кончили, — сказал Август.

На это не последовало ответа. Но парни отлично знали, что могли делать по-своему и растягивать работу: конкуренции не было, и они распустились.

— И потом аптекарь приходил сюда и просил сложить новую стену для его подвала, — сказали они.

— Да, — отвечал Август, — когда вы кончите здесь!

— И как это староста так глупо рассуждает! — сказали они. — Буравить дыры, уж если на то пошло, можно всю зиму, но разве можно цементировать подвальные стены в мороз?

— Попридержите языки! — закричал Август. — Загородки будут поставлены!

Август задумался: он ничего не добьётся, если не будет стрелять. Но и выстрелами тоже ничего не добьёшься. А жаль, он бы с удовольствием разрядил револьвер.

Но вот опять на помощь приходит случай и далеко вокруг распространяет своё влияние: приехал консул с радостным известием, что англичанин ненадолго уехал в Свальбард и пожалует сюда только через несколько недель.

Вот хорошо-то! Прямо-таки спасение! Жалко только, что консул рассказал это в присутствии рабочих. Отлично! Теперь у них сколько угодно времени. Они с трудом дождались окончания работы и на следующий день не буравили дыр. Август застал их у стены подвала: работа была в полном разгаре, они замешивали цемент.

Он разыскал аптекаря. Это нехорошо с его стороны: рабочие не всё ещё кончили на дороге, они не могут бросить дело на половине и перейти к работе над подвалом.

Аптекарь испугался: ведь консул к тому же сделался его близким родственником, так сказать, его зятем.

— Словно вы меня прибили, — сказал он. — Рабочие сами пришли ко мне вчера вечером и сказали, что они свободны. «Отлично, — отвечал я, — ставьте стену на метр ближе к центру. Приступайте завтра же, я тороплюсь!»

— Почему же вы торопитесь? — спросил Август.

— Нет, я не тороплюсь, — несколько смутясь, отвечал аптекарь: — Но нам бы, конечно, хотелось построить его, прежде чем выпадет снег, — я говорю о доме. Целая моторная шхуна плывёт уже с Юга и везёт материалы и плотников. Но это ничего не значит, рабочие ни в коем случае не должны начинать строить наш маленький домик, прежде чем не кончат работу у вас.

Август стал соображать: если строительный материал и плотники уже в пути, необходимо сейчас же зацементировать стену подвала и возвести фундамент, чтобы они могли высохнуть. Августу очень хотелось помочь новобрачным, и ему и ей, безусловно хотелось.

— Постараемся устроиться так, чтобы никому не было обидно.

— Если это возможно, — пожалуйста. Мы будем вам очень благодарны, — отвечал аптекарь.

Тут наступило для Августа трудное и беспокойное время. Раз уж рабочие начали выкладывать стену, они должны были закончить её. К этому присоединилась ещё одна вещь: водопровод для дома и подвала. И, чёрт возьми, как раз эта часть проекта и заинтересовала Августа больше всего; водопроводом усиленно занялись и рабочие и совсем перестали буравить дыры. Он каждый вечер со страхом ложился спать; Август рисковал получить выговор и на следующее утро, и ещё на следующее, потому что работа над загородками не двигалась с места. Так проходили недели.

За это время ему ни разу не удалось повидаться с Корнелией и окончательно договориться с ней. Когда он приходил, её невозможно было разыскать. Он не понимал, как у неё хватало сердца. Она была ему так дорога. «Подержать бы её за руку, — думал он. — Это была такая жалкая ручка, с потрескавшимися ногтями». Он часто бывал в Южной деревне, и каждый раз по делу. Так, например, ему нужно было сказать Гендрику, что англичанин уехал в Свальбард, а на другой день, например, ему нужно было объяснить Гендрику, сколько времени понадобится, чтобы съездить в Свальбард и обратно. Но встречи с Корнелией невозможно было добиться.