За Лизой прислала Анна Порфирьевна, встревоженная этим бредом. Она отослала Федосеюшку, дежурившую всю ночь.
«Безумная!.. Зачем я проспала? — каялась Лиза. — И что могла понять и подслушать халдейка?
Неужели мы в её руках?!»
К двенадцати Потапов очнулся. Он покрыл поцелуями руки Лизы. Он разом вспомнил все…
— Милая! Какое это было блаженство!.. Лизанька… Как мне благодарить тебя за такой порыв?!
Ей опять показалось, что он бредит.
— Но я ничего не помню, что было потом… Прости!.. Я лишился чувств, должно быть… Ты ушла или оставалась потом?
— Я не понимаю тебя. Я ничего не понимаю…
— Нет!.. Нет!.. Не говори так! — крикнул он с незнакомой ей страстностью. — Не отравляй моего счастья! До этой минуты я считал себя нищим… О, я глупец!
Она молчала, чувствуя, что в сердце её словно попала льдинка.
— Что было ночью? — вдруг шепотом спросила она, жадно и стремительно наклоняясь к нему лицом.
Он невольно отшатнулся.
— Лиза!.. Я не бредил… Это был момент, когда я очнулся… Я тебя звал, я так безумно желал твоей близости… что ты почувствовала… ты должна была подчиниться… И ты пришла…
— Я!? — её глаза чернели, расширенные. Льдинка все росла, наполняя холодом грудь.
— Да… да… ты пришла… В одной рубашке, Лиза… Ты подошла и сбросила ее…
Она встала, с ужасом глядя на него.
— Это сон, Стёпушка… Бред… Я не была у тебя…
— Лиза!.. Зачем?.. Это жестоко!..
— Я не была у тебя… Клянусь!.. Клянусь спасением души моей!.. Я не была у тебя…
— Кто же это был? Кто мог быть, кроме тебя? — хрипло, почти грубо крикнул он и оттолкнул её руку.
Настала пауза. Они глядели в зрачки друг другу, не отрываясь, почти не дыша, как бы силясь проникнуть взором в самые глубины, в самые тайники — и найти там разгадку.
Вдрут она закрыла лицо с глухим криком.
— Вспомнила! — торжествующе, почти злобно сорвалось у него.
Она села, не подымая головы… Казалось, вихрь распахнул запертое наглухо окно где-то там, впотьмах, где бродила ощупью её мысль… И все озарилось, все припомнилось разом… И этот свет ослепил её и как бы пригнул к земле… «Я пропала…» — ясно почувствовала она. Все поведение «халдейки», её беззвучное появление вчера в комнате больного, её змеиные глаза и этот дерзкий взгляд вызова… О! Как все было понятно теперь!
Ревность?.. Нет… Ничего, кроме ужаса, перед неожиданной соперницей не чувствовала Лиза… Открыть ему правду?.. Невозможно! Это убьет его в такие минуты… Но и видеться здесь уже нельзя…
— И ты называл меня по имени? — почти спокойно спросила она, заранее предвидя ответ.
— Боже мой!.. Как же иначе мне было звать тебя?.. Лиза… Неужели ты была в гипнозе?.. (Он потер лоб рукою.) Помнишь эту чудную сцену из «Страшной мести»?.. Как колдун вызывает душу Катерины в подземелье? Ах, Лизанька! Эту ночь я не забуду до самой смерти…
Через час приехал доктор. Потапову было заметно лучше… Он вспотел, просил есть, температура спала.
— Слава Богу! — говорила Анна Порфирьевна.
Она сторонилась от Лизы, угадав её тайну. Сложность этой души была выше её понимания, отталкивала её словно. Но Лиза была как деревянная… Она ничему не радовалась, ничто не огорчало ее. И всю эту неделю она только принуждала себя быть в комнате больного, которому бесстрастно и однотонно читала газеты и книги. Ежедневного звонка Тобольцева она ждала с нетерпением. Тогда она уходила к себе под предлогом отдохнуть. Кроме Федосеюшки и нянюшки, Анфисы Ниловны, никто не входил в комнату больного. Лиза не встречалась глазами с халдейкой. Как будто ничего не знала… Никто на кухне не догадывался о присутствии Потапова в доме, не знал даже Николай. На кухне думали, что больна Анна Порфирьевна и что для неё готовят отдельный стол. И «сама», почти не выходя из комнаты, поддерживала этот слух об её болезни. её навещали обе невестки и сыновья. Встречала и провожала их Федосеюшка. А Лиза стояла в коридоре, у запертой двери больного, с книгой в руках.
Но Капитон дерзнул подняться в келию «самой» в неурочный час.
— Доколе, маменька, держать его будете?.. Я и то диву даюсь, как он не подвел нас всех при таких строгостях.
— У нас нет доносчиков. Чего боишься?
— А ваша Федосеюшка?
— Скорее ты, Капитон, во сне тайну выдашь, чем она! Это — могила. Чего волнуешься?.. Завтра он встанет, а через три дня уедет…
— Маменька!.. Верите ли? Ни одной ночи не сплю!.. Я…
— Напрасно не спишь… Я одна в ответе буду, коли что…
Капитон всплеснул руками.
— Да чем он вас обошел, маменька? Неужели он вам родных детей дороже, что вы на риск такой идете?
Она молчала, сжав гордые губы, сдвинув властные брови, этим молчанием давая ему понять, что нет у него права вторгаться в её душу.
