Трамвай остановился как раз между нами, и, когда он прошел, все трое ринулись на бульвар с воинственным видом.

– Стоп!

– Да вот же она! Александра Дмитриевна! Она здесь! Катя, что случилось?

– А вино допили? – спросила я очень серьезно. – Если допили, нужно еще купить… Мне хочется еще раз выпить за Саню.

Глава 5.ЗДЕСЬ НАПИСАНО: «ШХУНА „СВ. МАРИЯ“.

Начальником Главсевморпути был в те годы известный полярный деятель, имя которого нетрудно найти на любой карте русской Арктики. Вероятно, попасть к нему было не так просто. Но Ч. позвонил, и я была принята в тот же день. Правда, пришлось подождать, но это было даже интересно, так как в приемной сидели моряки и летчики, только что вернувшиеся из Заполярья. Один был похож немного на Саню, я невольно несколько раз взглянула на него и прислушалась к тому, что он говорил. Но он, должно быть, понял меня иначе, потому что приосанился и глупо улыбнулся. Потом они ушли, и я еще долго сидела и сердилась на себя за тоску, которая нет—нет, да и подступала к сердцу…

Я очень хорошо помню свой разговор с начальником Главсевморпути, потому что в письме, которое в тот же вечер отправила Сане, повторила его слово в слово.

Сперва я волновалась и чувствовала, что бледна, но только что он спросил низким, вежливым голосом: «Чем могу служить?», как все мое волнение пропало. Потом оно вернулось, но это было уже другое, азартное волнение, от которого не помнишь себя и становится холодно и приятно.

– Летчик Григорьев представил вам проект поисковой экспедиции, – начала я, – и сперва было решено, что она состоится. Но вчера…

Он внимательно слушал меня. Он был так удивительно похож на свой портрет, тысячу раз печатавшийся в газетах и журналах, что у меня было странное чувство, как будто я разговариваю не с ним самим, а с его портретом.

– Нет, – возразил он, когда я спросила, думает ли и он, что не стоит заниматься розысками пропавших капитанов, – но мы внимательно взвесили все «за» и «против» и решили, что подобные поиски заранее обречены на неудачу. В самом деле: во—первых, места, указанные в проекте, более или менее изучены за последние годы, и, однако, до сих пор не было обнаружено никаких следов экспедиции «Святой Марии»; во—вторых, от Северной Земли до устья Пясины более тысячи километров, и организовать поиски на таком расстоянии – это очень сложная задача. Наконец – и это самое главное – у меня нет уверенности, что экспедицию вашего отца следует искать именно в этом районе.

– Нет никаких сомнений, что именно в этом, – возразила я энергично.

– Почему?

– Потому что… – Я вдруг забыла все доказательства, хотя еще в приемной повторила их еще раз и даже сосчитала на пальцах. – Потому что…

Он смотрел на меня и ждал. У него были совершенно светлые глаза, а борода черная, и он хладнокровно смотрел на меня и ждал. Это была страшная минута.

– Во—первых, это видно по дневникам штурмана, – сказала я немного дрожащим голосом. – Помните, он приводит слова отца: «Если безнадежные обстоятельства заставят меня покинуть корабль, я пойду к земле, которую мы открыли». Во—вторых… – И я вынула из портфеля фотографии, которые оставил мне Саня. – Вот взгляните… Здесь написано – «Шхуна „Святая Мария“. Этот багор найден на Таймыре.

– Положим. Но почему не допустить, что он принадлежал партии штурмана, который двумя месяцами раньше оставил шхуну?

– Потому что штурман… Где у вас карта? – спросила я, хотя огромная карта Арктики висела над письменным столом и я все время смотрела на нее, но, должно быть, не видела от волнения. – Он шел по дрейфующему льду и совсем в другом направлении. Можно? Я взяла указку и влезла на стул, потому что с полу мне было не достать до мыса Флора. – Вот как он шел. Он вернулся в Архангельск с экспедицией лейтенанта Седова. Но пойдем дальше, – продолжала я, чувствуя, что мне становится холодно и что я снова бледнею, но теперь уже от воодушевления. – Вы говорите, что от Северной Земли до устья Пясины – изученные места и странно, что до сих пор никто не наткнулся на следы экспедиции хотя бы случайно. А Русанов? Сколько лет прошло до тех пор, как были найдены остатки его снаряжения? И где же? В тех местах, куда ходили суда и тысячу раз бывали люди. А этот матрос Амундсена, которого нашли на Диксоне в трех километрах от станции?

Я тогда не знала, что могила этого матроса (его звали Тиссен) находится у портовой столовой и что каждый, кто после обеда отправляется на полярную станцию, проходит тот путь, который оставалось пройти Тиссену, то есть путь от жизни до смерти.

– Нет, дело не в том, что это изученные места, а в том, что отца никогда не искали. Вот его путь: от 79 градуса 35 минут широты между 86—м и 87—м меридианами к Русским островам, архипелагу Норденшельда. Потом, вероятно после долгих блужданий, от мыса Стерлегова к устью Пясины. Здесь старый ненец нашел лодку, поставленную на нарты. Потом к Енисею, потому что Енисей – это была единственная надежда встретить людей и помощь.

Я соскочила со стула. Он гладил бороду и смотрел на меня – кажется, с любопытством.

– Вы так уверены?

– Да. Не может быть иначе. Что же предлагает Григорьев? Ледокольный пароход «Пахтусов» направляется к Северной Земле для научных работ. Это гидрографическая экспедиция, верно?

– Да.

– Отлично. Дорогой он устраивает в нескольких местах базы для двух—трех поисковых партий. Григорьев считает, что нужны только две партии, по три человека в каждой. Мне кажется, что нужны три или моторный бот вместо третьей. Они пойдут мористой стороной прибрежных островов, а «Пахтусов» тем временем будет работать где—нибудь поблизости, так что от него можно будет почти не отрываться.

Я остановилась, потому что начальник Главсевморпути засмеялся и встал. Он обошел стол и сел рядом со мною.

– Да вы настоящая дочка капитана Татаринова, – весело сказал он. – Географ?

– Геолог.

– На котором курсе?

Я отвечала, что давно уже окончила университет и уже два года, как работаю в Башкирском геологическом управлении.

– У вас есть сестры, братья?

– Нет, я одна.

– А мать?

– Умерла.

Он деликатно помолчал некоторое время, потом вернулся к Саниному проекту.

– Конечно, все это далеко не так просто, – задумчиво сказал он. – Но не невозможно… Моторный бот тут, конечно, ни при чем. А вот Григорьева, очевидно, придется вызвать. Где он?

– В Заполярье.

У меня сердце стало биться и биться, и зачем—то я еще раз сказала:

– В Заполярье.

Он лукаво посмотрел на меня.

– Вот возьмем и вызовем, – с детским удовольствием повторил он, и я поняла, что Ч. рассказал ему обо мне и Сане. – Как вы полагаете, ведь он же нам тут необходим для решения этого вопроса?

– Мне кажется, да, – сказала я смело.

– Ну вот. Я был очень рад, – серьезно сказал он, вставая, – познакомиться с вами. Состоится ли экспедиция или нет, но это превосходно, что вы пришли ко мне и так энергично, горячо говорили.

Глава 6.У БАБУШКИ.

Я уже писала о том, что бабушка приходила ко мне каждый вечер. Она приходила надутая, важная и гордо разговаривала с Кириной мамой. Ей не нравилось, что я «живу у чужих людей», а дома – «чудная комната», и она боялась какой—то Доры Абрамовны, которая уже два раза «забегала и нюхала».

– Уже и старость моя стала, – однажды сказала она мне со слезами, – а в таком одиночестве я еще не жила.

Но вот однажды бабушка не пришла, а наутро позвонила и сказала, что у нее что—то стало с сердцем. Она рассердилась, когда я спросила, дома ли Николай Антонович.

– Глупый вопрос, – сказала она строго. – А где же ему быть? Как ты, что ли? Хатки считать?

Потом она сказала, что он ушел, и я живо собралась и поехала к ней.

Она лежала на диване, покрывшись своею старенькой зеленой шубкой. Лавровишневые капли стояли на столике подле дивана – единственное лекарство, которое она признавала, и она только махнула рукой, когда я спросила о ее здоровье.

– Чуть что, поклоны бьет, – сказала она сердито. – Сейчас видно, что в монашках жила. Религиозная. А я ее спрашиваю: «Тогда зачем служить?» И прогнала.

Она прогнала домработницу, и это было очень плохо, потому что домработница была, хотя религиозная, но хорошая, и прежде бабушке даже нравилось, что она когда—то жила в монашках.