– Ну, главным образом, в том, чтоб отсылать желающих видеть меня к кому-нибудь, кого они вовсе не желают видеть. Я никогда не любил авторов, кроме, – добавил он, – моих личных друзей, конечно. Но я и понятия не имел, какое громадное количество людей считают себя авторами. Вот теперь и приходится с этим разбираться. Потому и книг так много. Книги я тоже никогда особенно не любил, кроме, конечно, тех, что написаны друзьями.
Поднявшись с мистером Бентли в лифте и проходя с ним по широкому коридору, Амброуз вдруг заметил Бэзила, беседовавшего с человеком в феске на каком-то иностранном языке, звучание которого походило на харканье.
– Этот человек к моим друзьям не принадлежит, – решительно заявил мистер Бентли.
– Он здесь работает?
– Не думаю. В отделе Ближнего Востока никто не работает, а только слоняются и болтают.
– Это в традициях восточного базара.
– Это в традициях государственной службы. Вот и моя каморка.
Они подошли к двери бывшей химической лаборатории и вошли. В углу примостилась белая фаянсовая раковина с монотонно капающим краном. В центре комнаты, пол которой был покрыт линолеумом, стояли ломберный столик и два складных стула. Личный уголок мистера Бентли был увенчан потолком, расписанным Анджелой Кауфман, и украшен тщательно отобранной мебелью в стиле ампир.
– Приходится ужиматься, знаете ли, – сказал мистер Бентли. – Я притащил сюда вот это, чтобы хоть как-то очеловечить обстановку.
«Вот это» относилось к двум мраморным статуям работы Ноллекенса, которым, по мнению Амброуза, очеловечить обстановку явно не удалось.
– Вам они не нравятся? А вы помните их на Бедфорд-сквер?
– Отлично помню, и мне они очень нравятся, но вам не кажется, Джеффри, что здесь они выглядят несколько устрашающе?
– Да, – печально согласился мистер Бентли. – Я понимаю, что вы имеете в виду. На самом-то деле они здесь для того, чтоб раздражать администрацию.
– Ну и как? Раздражают?
– До безумия.
И он продемонстрировал Амброузу длинный напечатанный на машинке текст меморандума с заголовком «Мебель, дополнительная по отношению к официально принятой и нежелательная».
– Я им на это… – И мистер Бентли показал еще более длинный текст ответного меморандума, озаглавленного: «Предметы искусства, способствующие душевному комфорту и отдохновению, отсутствующие в кабинетах штатных сотрудников». – А сегодня я вот что получил: «Цветы, фотографии в рамках и прочие мелкие декоративные элементы. Мраморные статуи крупного размера и мебель красного дерева. Декоративные функции последних и их отличия от функционального смысла первых». Видно, пришли в такую ярость, что даже изъясниться толком не могут! Ну, на время вроде затихло, но сколько усилий требуется, чтоб хоть как-то уломать их!
– Должно быть, даже одна из интереснейших во всей английской истории биография Ноллекенса их не убедит.
– Никоим образом.
– С какими же ужасными людьми вам приходится работать! Вы храбрец, Джеффри. Я бы так не сумел.
– Но ради бога, Амброуз, разве не за работой вы и пришли ко мне?
– Нет, я просто хотел повидать вас.
– Да все приходят меня повидать, но втайне надеясь устроиться на работу в министерство.
– Нет-нет!
– Бывает занятия и похуже, знаете ли. Мы привыкли честить почем зря наше доброе старое министерство, но тут у нас уже и сейчас работает ряд очень милых приличных людей, а с каждым днем мы пропихиваем сюда все больше и больше таких людей. Нет, бывают занятия гораздо хуже.
– Но я не ищу здесь никаких занятий. Я всю эту войну считаю безумием.
– Вы могли бы написать для нас книгу. Я задумал небольшую серию книг «За что мы воюем». У меня имеется договор с одним адмиралом в отставке, а также со священнослужителем англиканской церкви, с безработным докером, чернокожим адвокатом с Золотого берега и с врачом-ларингологом, практикующим на Харли-стрит. Первоначально это виделось как сборник, собрание разных мнений, но впоследствии идею пришлось видоизменить, как бы расширив. Взгляды наших авторов столь различны, что выпускать произведения под одной обложкой было бы неловко. Ваш труд прекрасно вписался бы в серию. Мы назвали бы его «Раньше я считал войну безумием».
– Но я и сейчас так считаю.
– Да, – произнес мистер Бентли, чей мгновенно вспыхнувший энтузиазм заметно ослабел, – я понимаю, что вы имеете в виду.
Открылась дверь, впустив в кабинет неприметного и аккуратного небольшого роста мужчину.
– Простите, – сдержанно сказал он. – Не ожидал, что вы работаете.
– Это Амброуз Силк. Мы обсуждаем возможность включения его книги в серию «За что мы воюем». А это сэр Филип Хескет-Смитерс, заместитель заведующего.
– Простите, я на минутку. По поводу меморандума RQ/1082/В
– Это касается записки «Документы, конфиденциальная информация, подвергнуть сожжению»?
– Нет, нет. Имеются в виду мраморные декоративные элементы.
– Мраморные статуи крупного размера и мебель красного дерева?
– Да. Красное дерево к вашему подразделению отношения не имеет. Это касается молельной скамеечки в отделе религии. Там исповедовал куратор из англиканской церкви. Заведующий очень беспокоится. Нет, это по поводу скульптурных изображений.
– Вы говорите о работах Ноллекенса?
– Да, об этих огромных статуях. Знаете, Бентли, они не годятся. Никоим образом.
– Не годятся для чего? – воинственно встрепенулся мистер Бентли.
