– Заведующий считает, что они не годятся. Он говорит, и очень справедливо, что они порождают сентиментальные ассоциации…
– Да, у меня они рождают массу сентиментальных ассоциаций.
– С портретами членов семьи.
– Это и есть семейные портреты.
– Послушайте, Бентли… Там же статуя Георга Третьего.
– Мой дальний родственник, – вкрадчиво произнес мистер Бентли. – По материнской линии.
– … и миссис Сиддонс.
– Тоже родственница, и даже более близкая. С отцовской стороны.
– О! – воскликнул сэр Филип Хескет-Смитерс. – Вот как! А я и не знал. Объясню это заведующему. Надо думать, – с подозрением добавил он, – что такое совпадение заведующему и в голову не приходило.
– Уничтожен, – сказал сэр Бентли, когда дверь за заместителем закрылась. – Убит наповал. Рад, что вы стали свидетелем этой стычки. Теперь вы видите, чему нам приходиться противостоять. А теперь обратимся к нашим делам. Я все думаю, куда бы вас в нашем хозяйстве приспособить…
– Я вовсе не хочу, чтоб меня приспосабливали!
– Вы стали бы для нас огромным приобретением. Может быть, в отдел религии. По-моему, атеизм там представлен недостаточно.
В дверь опять просунулась голова сэра Филипа Хескет-Смитерса:
– Не могли бы вы разъяснить, каким именно образом вас связывают родственные узы с Георгом Третьим? Простите, что задаю такой вопрос, но заведующий наверняка спросит об этом.
– Родная дочь герцога Кларенса Генриетта сочеталась браком с Джервисом Уилбрахемом Эктонским. Нет нужды напоминать вам, что Эктон тогда был сельской местностью. А дочь ее Гертруда вышла замуж за моего деда с материнской стороны, который, хотя это к делу и не относится, трижды был мэром Чиппенхема. Он имел солидное состояние, которое в настоящее время, увы, растрачено и испарилось… Еще раз убит наповал, как мне кажется, – добавил он, когда дверь опять закрылась.
– Это правда?
– Что дед был мэром Чиппенхема? Совершеннейшая правда.
– А насчет Генриетты?
– В семье верили в эту легенду, – ответил мистер Бентли.
В другой ячейке этого огромного улья Бэзил излагал свой план аннексии Либерии. Немецких колонистов там в четырнадцать раз больше, чем британских. Они составляют сплоченный воинский контингент нацистов; через Японию они снабжаются оружием и только и ждут сигнала из Берлина, чтобы свергнуть правительство. Стоит им захватить Монровию, разместить там базу своих подводных лодок, и наш торговый путь вдоль Западного побережья окажется перерезанным. Тогда немцам останется только закрыть Суэцкий канал, что вполне возможно сделать из Массауа, как только им придет охота, и мы потеряем Средиземное море. Либерия – наше слабое место в Западной Африке, и мы должны в первую очередь войти туда. Неужели вы этого не видите?
– Да, да, но я не понимаю, почему вы с этим пришли ко мне.
– На вас ложится задача всей предварительной пропаганды и впоследствии объяснений с американцами.
– Но почему на меня? Существует же отдел Ближнего Востока. Вам следует обратиться к мистеру Полингу.
– Мистер Полинг направил меня к вам.
– Неужели? Интересно, почему. Я спрошу его! – Незадачливый чиновник взял телефонную трубку и после серии неверных соединений – с отделом кинематографии, теневым кабинетом министров Чехословакии – произнес: – Полинг, у меня тут некто Сил. Утверждает, что ко мне его направил ты.
– Да.
– Почему?
– Ну ты же утром отфутболил мне этого кошмарного турка.
– Турок – это детский сад по сравнению с тем, что получил я.
– Что ж, это будет тебе наукой не посылать ко мне новых турков.
– Только подожди, увидишь, кого я к тебе пошлю.
– Да. – Чиновник повернулся к Бэзилу: – Полинг ошибся. На самом деле ваше дело целиком в его компетенции. План крайне интересный, и мне хотелось бы оказать вам большее содействие. Скажу вам, кто, по моему мнению, готов будет вникнуть в ваш план – Дигби-Смит. Он занимается пропагандой и подрывной деятельностью на вражеской территории, а, как вы утверждаете, Либерию с полным правом можно отнести к потенциально вражеской территории.
Дверь открылась, впустив лучезарно улыбавшегося бородатого и губастого человека в длинной черной рясе. Достойную внешность вошедшего венчала шляпа без полей.
– Я – архимандрит Антониос, – представился он. – Можно войти?
– Входите, ваше блаженство, присаживайтесь, пожалуйста.
– Я пришел с рассказом о том, как был изгнан из Софии. Мне сказали, что следует рассказать об этом вам.
– Вы были в отделе религии?
– Я поведал историю моего изгнания вашим штатным священнослужителям. Болгарский клир утверждает, что я виновен в прелюбодеяниях, но на самом деле причина тут политическая. За прелюбодеяния в Софии не наказывают, если к делу не примешана политика. Вот почему я теперь в союзе с британцами, коль скоро болгары объявили меня прелюбодеем.
– Да, да, я вас понимаю, но наш отдел не имеет касательства к такого рода делам.
– Вас не касается то, что происходит в Болгарии?
