– А я смогу, – сказал Бэзил. – И сделаю это с удовольствием.

После завтрака из маленькой столовой они перешли в маленькую гостиную. Коридор, несмотря на местоположение в уединенной части дома, мог похвастаться роскошным карнизом и высоким сводчатым потолком; дверные коробки были украшены классическими фронтонами с бюстами философов и композиторов в антаблементах. Вдоль коридора выстроились еще бюсты – в точно отмеренной последовательности, на мраморных постаментах. Все в Мэлфри дышало роскошью и гармонией, нарушенных в то утро лишь явлением на их пути Дорис. Она жалась к стенке и терлась о пилястр, как корова о пень.

– Привет, – сказала она.

– Привет, Дорис. А где Мики с Марлин?

– На дворе. Они в порядке. Там слепили снеговика, так они его ломают.

– Беги к ним, присоединяйся.

– Я хочу остаться здесь с вами – и с ним.

– Понятно, хочешь, – сказал Бэзил. – Но не будет тебе такого счастья. Я намерен устроить тебя в хорошем месте подальше отсюда.

– Я хочу остаться здесь.

– Давай иди и помоги им ломать снеговика.

– Это детская игра. А я не ребенок. Почему вы вечером не захотели подергать меня за волосы? Побоялись, что у меня гниды? Их теперь нет. Нянька в приюте вычесала их и смазала мне голову маслом. Вот почему голова у меня еще блестит.

– Я не дергаю девчонок за волосы.

– Дергаете. Я видела. Ее-то вы дергали… Он ваш парень, верно? – обратилась она к Барбаре.

– Он мой брат, Дорис.

– Ага, – сказала девица, и в свинячьих глазках мелькнула темная мудрость трущоб: – Но он вам приглянулся, ведь так? Я видела.

– Вот уж поистине кошмарный ребенок, – вздохнула Барбара.

Глава 3

Бэзил вплотную занялся устройством Конноли, принявшись за дело с азартом и методичной серьезностью. Он разложил на столе картографическую военную карту, местную газету и маленькую в красном сафьяновом переплете адресную книжицу, полученную Барбарой вместе с прочим наследством от миссис Сотхил. В книжке этой были помещены все ее богатые соседи в радиусе двадцати миль. Возле имен большинства было проставлено: ТДПС, что означало – только для приемов в саду. Барбара всячески старалась содержать данное ценное пособие в порядке, обновляя его, вычеркивая время от времени имена умерших или уехавших и внося новичков.

Спустя какое-то время Бэзил спросил:

– Что скажешь насчет Харкнессов из Старой Мельницы в Норт-Граплинге?

– Пожилая пара. Он вернулся, выйдя на пенсию, работал где-то за границей. Она, если не ошибаюсь, музыкантша. Почему ты интересуешься?

– Они дали объявление, что ищут жильцов с пансионом. – Бэзил подвинул к сестре газету, и она прочла: «Квартиры и комнаты. Перестроенная с учетом современных требований живописная мельница XV века приглашает постояльцев. Идеальное место для пожилых, как и для любителей искусства, желающих укрыться от тягот и тревог военного времени. Свое подсобное хозяйство. Уединенный парк в старинном стиле. Шесть гиней в неделю. Наилучшие рекомендации предоставляются и требуются. Старая Мельница, Норт-Граплинг».

– Как тебе это применительно к Конноли?

– Бэзил, это невозможно.

– Ты хочешь сказать, для меня? Да я сейчас же примусь за это дело. Тебе выдают добавочный бензин для работы?

– Да, но…

– Это прекрасно. Я утром же отвезу туда Конноли. Знаешь, это будет первой моей серьезной работой в помощь фронту.

Обычно как только машина выезжала из гаража, к ней устремлялись эвакуированные дети с просьбами покатать. Но в это утро при виде трех неприкасаемых Конноли на заднем сиденье дети попятились: матери запрещали им водиться с этими детьми.

– Мистер, почему я не могу сесть рядом с вами вперед?

– Тебе надо приглядывать за другими двумя.

– Они будут хорошо себя вести.

– Это ты так думаешь.

– Будут, если я им велю, мистер.

– Почему же до сих пор этого не случалось?

– Потому как я им велела плохо себя вести. Для смеха. Куда мы поедем?

– Искать для вас новое жилье, Дорис.

– Далеко от вас?

– Очень далеко.

– Послушайте, мистер. Мики, если взаправду, вовсе не плохой. И Марлин не глупенькая. Ты ведь не глупенькая, Марлин?

– Не очень глупенькая.

– И она может не пачкаться, если захочет, если я ей велю. Вот что, мистер, давайте договоримся: вы нас оставляете, а я прослежу, чтобы ребята хорошо себя вели.

– Ну а ты сама, Дорис?

– А я не должна хорошо себя вести. Я же не ребенок. Ну как, по рукам?

– Нет, не по рукам.

– Вы нас увезете?

– Непременно.

– Тогда подождите, увидите, что мы устроим там, куда вы нас определите.

– Ждать и видеть не собираюсь, – сказал Бэзил, – но, несомненно, в свое время услышу об этом.

Норт-Граплинг находилась в десяти милях; вытесанные из грубого камня и крытые дранкой дома изобличали возраст никак не меньший столетия. Расположилась деревенька в стороне от шоссе в расщелине между холмами, вдоль главной улицы протекал ручей, проходя под двумя каменными старинной постройки мостами. В дальнем конце улицы высилась церковь, размеры и пышность архитектуры которой доказывали тот факт, что за время, прошедшее с ее основания, когда весь остальной мир рос и развивался, Норт-Граплинг сокращалась и приходила в упадок.

На другом конце деревни под мостом и находилась усадьба «Старая Мельница». Это была именно такая – тихая, старинная, исполненная мирной тишины обитель, которая предстает в мечтах человеку, уставшему от тягостной необходимости зарабатывать хлеб насущный в жестоком тропическом климате. Мистер Харкнесс и мечтал об этом, год за годом трудясь в своей сингапурской конторе или отдыхая после работы на террасе клуба среди буйной зелени и грубой пестроты Юга. Он купил эту усадьбу еще молодым человеком на деньги, завещанные отцом, купил, приехав в отпуск, с намерением поселиться здесь когда-нибудь, выйдя в отставку, и годы ожидания омрачал ему лишь страх перед возможностью, вернувшись, найти это место «осовремененным»: с пятнами новеньких красных крыш на сером фоне и гудроновым покрытием извилистой деревенской улицы. Но современная жизнь пощадила Норт-Граплинг: вернувшись сюда, он застал это место точно таким же, каким увидел его впервые, когда шел здесь пешком поздним вечером, а камни кругом еще хранили тепло солнечных лучей, а легкий ветерок дышал свежестью и ароматом мирта.

Этим утром припорошенный снегом камень казался не серым, как летом, а золотисто-коричневым, а ветви лип, чьи сплетающиеся зеленые ветви скрывали летом низкий фасад, теперь обнажали причудливую каменную вязь и циферблат солнечных часов над стрельчатым центральным окном, и каменный навес в форме раковины над входом.