– Брюнетки лучше, верно?
– Да мне все равно.
– Говорят, любят похожих. Она брюнетка.
– Кто?
– Та, кого вы сестрой называете.
– Дорис, выбрось эту глупость из головы. Миссис Сотхил – моя сестра.
– Так вы не втюрились в нее?
– Конечно, нет.
– Значит, вы все-таки блондинок любите, – горестно заключила Дорис.
На следующий день она в одиночестве отправилась в деревню и вернулась с таинственным видом, неся в руках какой-то сверточек. Все утро она пряталась в холостяцком крыле, а перед вторым завтраком явилась в оранжерею с головой, обмотанной полотенцем.
– Хочу вам вот что показать, – сказала она, приоткрывая мокрую прядь волос, частично светло-желтую, частично прежнего темного цвета, а частично переливающуюся всеми оттенками промежуточных цветов.
– Господи, детка! – воскликнула Барбара. – Что ты с собой сделала?
Но Дорис смотрела лишь на Бэзила.
– Вам нравится? Я днем еще раз прокрашу.
– Не советовал бы, – сказал Бэзил. – Мне кажется, надо оставить как есть.
– Вам нравится?
– По-моему, красиво.
– Не очень пестро?
– Ни чуточки не пестро.
Если что-нибудь могло сделать внешность Дорис еще более пугающей, то утром средство это было найдено.
Бэзил тщательно изучал адресную книгу.
– Ищу новое пристанище для Конноли, – сказал он.
– Бэзил, нам следует что-то сделать с головой этого несчастного ребенка, прежде чем передавать ее.
– Вовсе нет. Ей так идет. Что скажешь о Грейсах из бывшего приходского дома в Аддерфорде?
– Дом у них небольшой. Он художник.
– Богема?
– Совершенно нет. Очень благовоспитан. Пишет детские портреты. Акварелью и пастелью.
– Пастелью? Подходит.
– Жена его, по-моему, женщина болезненная.
– Чудесно.
В бывшем приходском доме Конноли пробыли два дня, заработав для Бэзила двадцать фунтов.
Глава 8
Лондон вновь полнился людьми. Те, кто спешно покинул его, возвратились. Те, кто собирался уехать после первого авианалета, остались. Марго Метроленд, то запиравшая дом и переселявшаяся в отель «Ритц», то вновь возвращавшаяся домой, в конце концов решив, что предпочитает оставаться в «Ритце», на этот раз заперла дом окончательно и, хотя она об этом не догадывалась, навсегда. Никто из слуг теперь не раздвигал штор на окнах, и они стояли занавешенные, с запертыми ставнями до тех пор, пока в этом же году не вылетели от взрыва, усеяв Керзон-стрит осколками стекла, а мебель оставалась в чехлах, пока не сгорела, искореженная и разбитая в щепки.
Сэру Джозефу Мейнверингу был доверен ответственный и достойный пост. Нередко теперь его можно было видеть в обществе генералов, а изредка – и с адмиралом. «Первейшей нашей тактической задачей, – говорил он, – является удержание Италии от вступления в войну до тех пор, пока она не нарастит мускулов для перехода на нашу сторону». Внутреннее же положение страны он выразил в следующем афоризме: «Противогазы берем с собой на службу, но в клубы ходим без них».
По поводу Бэзила леди Сил больше его не тревожила. «Сейчас он в Мэлфри, помогает Барбаре с эвакуированными, – говорила она. – Армия в данный момент полностью укомплектована. Вот когда начнутся потери, возможностей для вступления в ряды будет куда больше».
Сэр Джозеф кивал, но в глубине души относился к такому мнению скептически. Больших потерь, как он считал, ожидать не стоило – в «Бифштексе» ему случилось побеседовать с одним занятным типом, хорошим знакомым одного немецкого профессора истории; так вот, этот профессор, который сейчас в Англии и которого очень ценят в Министерстве иностранных дел, утверждал, что пятьдесят миллионов немцев готовы хоть завтра же согласиться на мир на наших условиях. Надо только разогнать правительство. Сэр Джозеф не раз видел, как это происходит, а во время войны сделать это пара пустяков. Выгнали же Асквита, а ведь он был куда лучше сменившего его Ллойд Джорджа. Потом сместили Макдональда. Кристофер Сил был мастак по этой части. Он бы и Гитлера сместил, будь он жив и немцем.
Поппет Грин была в Лондоне с друзьями.
– Амброуз заделался фашистом, – сказала она.
– Не может быть!
– Работает на правительство в Министерстве информации. Его подкупили, дав возможность издавать новый журнал.
– Фашистский журнал?
