– Войдите, вы, – распорядился полковник. – Кто вы такой и как очутились здесь, в моем отделе?

– Ну, – отвечал Бэзил, – то, что сказала младший капрал, чистая правда. Я очутился здесь, идя следом за ней. Но если уж так вышло, то могу сообщить вам ценную информацию.

– В таком случае вы будете единственным в своем роде штатским. Что за информация?

До сего момента слово «полковник» у Бэзила ассоциировалось с пожилым садовником, фигурировавшим у Барбары в списках пенсионеров. Но этот грозный мужчина его возраста был явно птицей иного полета. Бэзил наткнулся на второго Тодхантера. Какую же, бога ради, информацию ему сообщить?

– Могу я свободно говорить в присутствии капрала?

– Да, конечно. Все равно она ни слова не понимает ни на одном языке.

И тут Бэзила осенило:

– По Военному министерству без присмотра бродит умалишенный.

– Конечно. Они здесь сотнями бродят. И вы пришли, чтобы сказать мне только это?

– У него полный чемодан бомб.

– Что ж, надеюсь он найдет дорогу в разведывательный отдел. Ведь фамилии его вы не знаете, так? Ну, тогда подготовь для него карточку, Сюзи, с серийным номером и сунь ее в раздел подозреваемых. Если его бомбы взорвутся, мы будем знать, где он числится, а если не взорвутся, тогда это неважно. Такие ребята приносят больше вреда себе самим, чем кому-нибудь еще. Беги, Сюзи, действуй и закрой за собой дверь. Мне надо поговорить с мистером Силом.

Бэзил был ошарашен. Когда дверь закрылась, он спросил:

– Разве мы когда-нибудь встречались?

– Встречались, могу поручиться… В Джибути в тридцать шестом, в Сен-Жан-де-Люз в тридцать седьмом, в Праге в тридцать восьмом. Вы меня не помните. Я был тогда по-другому одет.

– Вы тогда были журналистом?

В мозгу Бэзила возникло смутное воспоминание о скромном человеке с неприметным лицом, ничем не выделяющимся среди сотен других таких же лиц, время от времени появлявшихся поблизости и вновь исчезавших. В последнее десятилетие Бэзилу удавалось под тем или иным предлогом держаться на обочине того круга, где творилась современная история, в том сомнительном полусвете, где вращались, то и дело пересекаясь орбитами, все эти многочисленные и слегка зловещие фигуры обоего пола, вездесущие прихвостни дипломатии и прессы; среди этих теней он неясно различил и фигуру полковника Плама.

– Бывал и журналистом. Однажды мы выпивали с вами в баре «Баскский». Вы еще тогда затеяли драку с американским корреспондентом.

– Насколько мне помнится, победителем вышел он.

– Точно! Я еще доставил вас в отель. А что вы поделываете сейчас, кроме того, что строите куры Сюзи?

– Я хотел бы послужить контрразведке.

– Угу, – произнес полковник Плам. – Большинство наших посетителей, кажется, разделяют с вами такое желание. Вот оно, – добавил он, когда помещение слегка тряхнуло от глухого звука. – Похоже, ваш клиент с бомбами преуспел. Однако наводка оказалась, так или иначе, правильной и, смею думать, для работы вы подойдете не хуже прочих.

Вот она, наконец-то: сцена, которую Бэзил так долго репетировал, сцена, лишь слегка подправленная новой рукой, с тем чтобы ее осовременить, отделив от юношеских его приключений. Худощавый и властный мужчина внял предсказанию о будущем успехе Бэзила, согласно которому «наступит день, и они поймут, как ты полезен стране».

– С кем вы контактируете?

С кем он контактирует? С Аластером Дигби-Вейн-Трампингтоном, Анджелой Лайн, Марго Метроленд, Питером Пастмастером, Барбарой, с новобрачной из Грентли-Грин, мистером Тодхантером, с Поппет Грин – с Поппет, бывшей некогда его девушкой.

– Я знаю несколько опасных коммунистов, – сообщил Бэзил.

– Интересно, числятся ли они в наших списках. В ближайшее время мы это проверим. В настоящий момент мы вплотную коммунистами не занимаемся. По какой-то причине политики проявляют сдержанность в этом вопросе. Но наблюдение за ними мы ведем, попутно, конечно. За коммунистов я вам много не заплачу.

– Строго говоря, – с достоинством заметил Бэзил, – я пришел сюда, чтобы служить своей стране. Деньги же меня особенно не привлекают.

– Черта с два! Что же вас привлекает, в таком случае? Сюзи вам не светит. Я дрался, как черт, чтобы отбить ее у мужлана, который ведает пенсиями.

– Ну, отбивать – это потом. Что меня действительно в данный момент привлекает больше всего – так это военная форма.

– Господи Боже! Это еще почему?

– Моя мать грозится заставить меня командовать взводом.

Такое удивительное признание, казалось, было воспринято полковником с полным пониманием.

– Да, – сказал он. – Ношение военной формы, несомненно, дает много преимуществ. Однако вам придется, обращаясь ко мне, говорить «сэр», и если вы заведете шашни с сотрудницами, я вправе буду принять дисциплинарные меры. Другое дело, что для умного разведчика это наилучшая маскировка. Никто не заподозрит солдата в том, что его всерьез занимает война. Я могу это устроить.

– А на какой чин я могу рассчитывать?

– Второго лейтенанта в полку Кросса и Блэквелла.

– Кросса и Блэквелла?

– В войсках общего назначения.

– Послушайте, а что-нибудь получше вы для меня устроить не можете?

– За слежку за коммунистами – нет. Поймаете фашиста, и я, так и быть, подумаю о том, чтобы сделать из вас капитана морской пехоты.

Тут раздался телефонный звонок.

– Да. ПЗНВБ слушает. Да, бомба… Да, мы абсолютно в курсе… Генерал-капеллан? О, это… Ах, так только заместитель помощника, и вы считаете, что поправится… Тогда почему такой шум? Да, мы знаем все об этом члене группы. Он давно у нас в списках. Он сумасшедший. Сара, утка, Мария… су-ма… Да, вы правильно поняли. Нет, ко мне его не надо. Держите его под замком. Ну, найдется же в здании камера с мягкими стенами и, думаю, не одна.

Новость о покушении на генерал-капеллана дошла до отдела религии Министерства информации только к вечеру, когда сотрудники уже собирались по домам. Она ввергла их в приступ лихорадочной активности.

– Вам-то, ребята, это одно развлечение, – сетовал Амброуз, – а мне каково будет объяснить этот случай редактору «Безбожного воскресенья».

Леди Сил была потрясена.

– Бедняжка, – сказала она. – Я так понимаю, он полностью лишился бровей. Наверняка это русские.

Глава 3

Третий раз после возвращения в Лондон Бэзил попытался дозвониться до Анджелы Лайн. Послушав повторяющиеся гудки – пять, шесть, семь гудков, – он повесил трубку. Опять нет дома, подумал он. А хотелось бы показаться ей в форме.

Анджела считала звонки – пять, шесть, семь. Потом в квартире наступила тишина, в которой звучал лишь радиоголос, говоривший:

– …подлая попытка убийства потрясла весь цивилизованный мир. В ведомство генерал-капеллана продолжают поступить выражения сочувствия от глав церквей со всех четырех континентов…

Она переключилась на немецкое радио, где хриплый голос возмущался попыткой Черчилля вторично устроить потопление судна «Атения», подорвав военного иерарха.

Она нашла французскую волну – там какой-то литератор делился впечатлениями о своей поездке на линию Мажино. Анджела наполнила стакан, плеснув в него из стоявшей под боком бутылки. Ее недоверие к Франции в последнее время превратилось в манию, не дававшую ей спать по ночам и преследовавшую ее сны наяву – долгие томительные сны, порожденные барбитуратами, сны, лишенные всякой причудливости и фантастичности, сны совершенно правдоподобные и унылые, как и реальная жизнь, не сулившая ничего приятного. Теперь она часто говорила вслух сама с собой, остро ощущая свое одиночество, как одинокая старуха-нищенка, бредущая по улице с узлами, – вот она остановилась в дверях, присела на корточки, перебирает добытое за день барахло и что-то бормочет. Анджела не раз слышала бормотание таких старух вечерами в закоулках возле кинотеатров.