Он вдруг понял, что самому ему нечего сказать. В голове – полная пустота, и, сколько он ни старался, ему никак не удавалось хоть что-то выудить из своих мозгов.

– Хороший у тебя дом, – вдруг брякнул он.

– Нам нравится. Ни за что не догадаешься: мы его перестроили из старого сарая.

– Мне таксист уже доложил.

– ...стоял тут пустой уже сотни лет... приобрели почти даром... а его фотографии, до ремонта и после, напечатаны в журнале «Хоум энд Кантри-сайд».

И снова какой-то провал в памяти, ни с того ни с сего. В чем дело? Может, он заболел? Даже забыл, зачем приехал сюда.

Но точно помнил, что изобразил доброжелательную улыбку и что теперь надо держаться за эту улыбку, потому что, если ее упустить, больше ему такую не изобразить... С чего вдруг эти внезапные провалы в памяти? Надо завтра же пойти к врачу.

– ...поскольку у Эла дела пошли в гору. Ну, он у мистера Кольсата теперь правая рука, так что редко куда-то выбирается. Я, правда, иногда в Нью-Йорк выбираюсь. А иногда оба выбираемся.

– М-да, у вас тут в самом деле прелестное гнездышко, – в полном отчаянии сказал он. Скорей к врачу, прямо с утра. К доктору Флинну, или доктору Кизу, или к доктору Гивену, он еще учился с ним в Гарварде. А если к тому специалисту обратиться, которого порекомендовала та женщина, когда они были в гостях у Эймсов? Или к доктору Гроссу, или доктору Стьюдефорду, или доктору де Мартелю...

– ...и я не трогаю, но Эл вечно что-нибудь притащит в дом. Он сейчас в Бостон уехал, но я попробую найти ключ.

«...или к доктору Рэмзи или старому доктору Огдену, который принял его когда-то, когда он надумал появиться на свет. Билл и не представлял, что знает стольких врачей. Надо бы список сделать».

– ...а ты все такой же.

Билл вдруг положил обе руки на выпиравший живот и хрипло хохотнул: «Этого точно не было». Эта нелепая выходка поразила и испугала его, зато странная пустота в голове исчезла, и он начал по кусочкам собирать сегодняшний день, после полудня. Из болтовни Мей он понял: она уверена, будто сама когда-то, в туманном и таком романтичном прошлом, его бросила. Возможно, так оно и было. Кто вообще была эта женщина, это грубое, обыденное, вульгарное существо, которое жило в облике его Мей, в ее теле? В нем нарастало чувство протеста.

– Мей, я все думал про тот пароход, – в отчаянии сказал он.

– Пароход?

– Ну тот, на Темзе, помнишь? Нельзя позволять себе стариться. Надень шляпку, Мей. И едем кататься на пароходе.

– Но какой в этом смысл? – воспротивилась она. – Что, по-твоему, не состаришься, если будешь на пароходах кататься? Вот если б вода была соленая, тогда, может...

– Разве ты не помнишь ту ночь на пароходе? – сказал он таким тоном, словно говорил с ребенком. – Мы ведь на нем встретились. А через два месяца ты меня бросила и вышла замуж за Эла Фицпатрика.

– Ничего подобного. Тогда еще я за него не вышла, – сказала она. – Мы уж потом поженились, через два года, когда он получил место управляющего. А у меня был этот, ну, из Гарварда, мы встречались почти до самой свадьбы. Твой приятель. Его звали Хэм... Да, Хэм Эббот.

– Хэм Эббот?.. Так ты с ним встречалась?

– Мы почти целый год встречались. Помню, Эл жутко бесился. Сказал, что, если я познакомлюсь еще хоть с одним типом из Гарварда, он его пристрелит. Но ведь ничего такого мы себе не позволяли. Хэм был без ума от меня, а мне что – пусть восторгается, если хочет.

Билл где-то читал, что каждые семь лет человек полностью изменяется, настолько, что становится совершенно непохожим на себя прежнего, семилетней давности. Он в отчаянии уцепился за эту мысль. Он тупо смотрел, как это существо наливает ему огромный бокал яблочной водки, он машинально ее проглотил, а потом, наконец, пробился к входной двери, сквозь подробное описание этого дома.

– Видишь, вон те старинные балки – настоящие. Балки нам тут больше всего понравились... – она вдруг замолчала. – А знаешь, теперь я вспомнила пароход. Ты же был в моторке, и вы с Хэмом Эбботом забрались к нам на борт.

Яблочная водка оказалась крепкой. И, видимо, крепко благоухала, потому что когда он уже поехал обратно, таксист вызвался показать джентльмену, где можно достать еще. Он готов замолвить словечко, это прямо у верфи.

Билл сидел у грязноватого столика за вращающейся дверью, и пока солнце садилось за Темзу, опорожнил еще четыре стакана яблочной водки. И только после этого вспомнил, что не отпустил такси. На улице кто-то сказал ему, что шофер поехал домой ужинать, но обещал через полчасика вернуться.

Тогда он доплелся до груды каких-то товаров и сел около них, наблюдая за неспешной суетой на пристани. Темнело. Грузчики на миг появлялись на фоне освещенного трюма баржи и тут же пропадали из вида, спускаясь по невидимому скату. Рядом с баржей был пришвартован пароход, на который проходили пассажиры; поначалу по одному, а потом целой толпой. Поднялся легкий ветерок, и взошла уже розово-золотая луна, окутанная легкой дымкой.

Тут кто-то стремительно возник из темноты и, врезавшись в него, упал, потом, чертыхнувшись, с трудом поднялся на ноги.

– Прошу прощения, – весело сказал Билл. – Не ушиблись?

– Это вы меня извините, – пролепетал молодой человек. – Я вас не ударил?

– Да нет. Вот, прикуривайте.

Парень прижал сигарету к дымящейся сигарете Билла.

– А куда отправляется этот пароход?

– Просто прогулка по реке. Сегодня школьная вечеринка.

– Что?

– Вечеринка старшеклассников из Уитли, пикник. Пароход до Гротона пойдет, там развернется и двинется обратно.

Билл мигом кое-что вспомнил.

– А кто там директор школы?

– Мистер Мак-Витти, – уже нетерпеливо ответил молодой человек. – Пока, приятель. Мне пора на борт.

– И мне тоже, – прошептал сам себе Билл. – И мне тоже.

Он, правда, еще немного посидел, помедлил, прислушиваясь к доносившимся до него отчетливым звукам с верхней палубы: уже восторженно щебетали девушки, а молодые люди обменивались в ночной тьме полными для них глубокого смысла, но невразумительными шутками. У него было превосходное настроение. Свежий воздух, похоже, разогнал яблочную водку по всем уголкам его организма, давно обветшавшим и покрывшимся ржавчиной. Он купил еще пинту водки, спрятал ее в заднем кармане брюк и отправился на борт, ощущая замечательную беззаботность путешественника, отправляющегося в трансатлантический рейс, и совершенно довольный собой.

У трапа стояла стайка школьников, и одна девчушка, когда он проходил мимо, взглянула на него. Она была хрупкая, светловолосая. Уголки рта были опущены вниз, но тут же взлетели кверху, едва она улыбнулась, отчасти ему, отчасти своему кавалеру. Кто-то из ребят отпустил шуточку, раздался дружный хохот. Ее взгляд еще раз скользнул вбок и на мгновенье встретился с его глазами, когда он проходил мимо.

Мистер Мак-Витти был на верхней палубе, с ним еще полдюжины преподавателей, которые слегка даже попятились, когда Билл небрежной походочкой направился в их сторону.

– Добрый вечер, мистер Мак-Витти! Наверное, уже меня не помните.

– Боюсь, что так, сэр.

Директор смотрел на него с легкой опаской.

– Я плавал с вами на этом пароходе ровно одиннадцать лет назад.

– Этот пароход, сэр, построили в прошлом году.

– Ну, тогда на таком же, – сказал Билл, – признаться, я что-то не заметил никаких отличий.

Мистер Мак-Витти в ответ промолчал. Немного подождав, Билл уже по-свойски сообщил:

– Мы с вами в ту ночь обнаружили, что мы оба – питомцы Джона Гарварда.