– Привет, Тайлер. Забираете Лонни с собой?
– А что, у кого-нибудь есть возражения?
– У меня – никаких, – сказал Стивенс, вылезая из машины. – Давайте помогу перенести в грузовик.
Потом снова сел к себе в машину. Повозка тронулась с места. Грузовик последовал за ней и повернул, быстро набирая скорость; мелькнули два лица – на одном, заметил Стивенс, не было ни злобы, ни страха; на другом – вообще ничего, кроме застывших, холодных, блеклых глаз. Треснувший габарит вспыхнул и скрылся за склоном холма. А номер-то округа Окатобы, подумал Стивенс.
Лонни Гриннэпа похоронили на следующий день; тело вынесли из дома Тайлера Болленбо.
Стивенса на похоронах не было.
– И Джо, наверное, тоже, – сказал он. – Я про дурачка, что при нем жил.
– Нет. Его там тоже не было. Наши, что пошли в воскресенье утром в хибару Лонни взглянуть на перемет, говорили, что застали его там, он все еще искал Лонни. Но на похоронах его не было. На сей раз, когда он отыщет Лонни, лечь рядом получится, но дыхания его он уж не услышит.
3
– Нет, – сказал Стивенс.
В тот день он находился в Моттстауне, центре округа Окатоба. И хотя дело происходило в воскресенье, и хотя он и сам не знал, чего ищет, пока не нашел, тот, кто ему нужен, обнаружился еще до темноты, – агент компании, которая одиннадцать лет назад выдала Лонни Гриннэпу страховой полис на пять тысяч долларов с двойной оплатой при условии смерти в результате несчастного случая и доверенностью на имя Тайлера Болленбо.
Все было оформлено по правилам. Освидетельствовавший Лонни Гриннэпа врач видел его впервые, Тайлера же знал много лет, Лонни оставил отпечаток пальца на заявлении, и Болленбо уплатил первый взнос и затем исправно продолжал выплаты.
Никакой тайны во всем этом не было, разве что сделка была совершена в другом городе, впрочем, и это, как выяснил Стивенс, было не так уж необычно.
Округ Окатоба располагался на противоположном берегу реки, граница его проходила в трех милях от места, где жил Болленбо, и это был единственный из известных Стивенсу людей, кто владел землей в одном округе, а покупал машины и фургоны и держал деньги в банке другого, повинуясь укорененному в сознании селянина – можно назвать его атавистическим – смутному недоверию, пожалуй, даже не к белым воротничкам, но к асфальту и электричеству.
– Стало быть, пока не следует уведомлять компанию? – спросил агент.
– Нет. Когда он придет заполнять бланк заявки, примите его, скажите, что вам понадобится примерно неделя, чтобы утрясти все формальности, выждите три дня и дайте ему знать, чтобы он на следующее утро, часов в девять-десять пришел к вам на службу, зачем и почему – не говорите. Потом, когда убедитесь, что вызов до него дошел, позвоните мне в Джефферсон.
Назавтра, едва ли не на самом рассвете, духота разрешилась грозой. Он лежал в кровати, глядя на вспышки молнии и слушая удары грома и барабанный грохот дождя по крыше, думая о том, что такой же грохот стоит над неубранной бесприютной могилой Лонни Гриннэпа, вырытой на склоне безлесного холма рядом с церковью без колокольни, и глиняно-желтая вода яростно роет себе канавки, заливая могилу, о шуме, который она производит, заглушая волнение реки, уже не такой мелкой после грозы, и обрушиваясь на хибару из жести и брезента, в которой глухонемой, наверное, все еще ждет хозяина, зная, что что-то произошло, но как и почему – не зная. Кáк – не зная, думал Стивенс. Им удалось каким-то образом одурачить его. Даже связать не потрудились. Просто одурачили.
В среду вечером ему позвонил из Моттстауна страховой агент и сказал, что Тайлер Болленбо подал заявку.
– Хорошо, – сказал Стивенс. – В понедельник свяжитесь с ним и вызовите на вторник. И дайте мне знать, когда убедитесь, что он получил ваше сообщение. – Он повесил трубку. Я сажусь играть в стад-покер с человеком, который в отличие от меня зарабатывал этим деньги, подумал он. Но мне хотя бы удалось заставить его потянуть карту. И он знает, кто с ним в доле.
Так что в следующий понедельник, когда страховой агент снова связался с ним, он знал лишь то, что собирается делать сам. Сначала он подумал было, может, стоит попросить шерифа прислать помощника либо взять с собой кого-нибудь из друзей. Но даже друг не поверит, что я знаю прикуп, сказал он себе, хотя на самом деле знаю. А именно: один человек, будь он даже убийца-любитель, может убедить себя, что все за собой подчистил. Но если их двое, никто не может быть уверен, что другой не наследил.
Короче, он пошел один. Пистолет у него имелся. Он оглядел его и положил назад в стол. Так хотя бы из него меня никто не убьет, сказал он себе. Он уехал из города сразу после наступления сумерек.
На сей раз он проехал мимо продуктовой лавки не останавливаясь. Было уже совсем темно. Добравшись до проселка, на который он свернул девять дней назад, Стивенс теперь взял направо, проехал с четверть мили и притормозил у какого-то замусоренного двора. Передние фары выхватили в глубине темную хижину. Не выключая фар, он зашагал по полосе желтого света к хижине, выкрикивая по дороге:
– Нейт! Нейт!
На зов почти сразу же откликнулся, судя по голосу, негр, но свет в хижине так и не зажегся.
– Я еду на делянку мистера Лонни Гриннэпа. Если завтра не вернусь засветло, ступай в лавку и скажи там народу.
Ответа не последовало. Затем раздался женский голос:
– Убирайтесь отсюда!
Мужчина что-то невнятно проговорил.
– Да плевать мне! – выкрикнула женщина. – Ступай, скажи этим белым, пусть сами своими делами занимаются!
Стало быть, я здесь не один, заключил Стивенс, думая о том, что часто, едва ли не всегда, у негров немедленно срабатывает чутье даже не на само зло, а на то, что оно свершается. Он вернулся к машине, выключил фары и взял с сиденья карманный фонарик.
Нашел фургон. Узкий луч фонарика высветил номерной знак, который девять дней назад на его глазах мелькнул на гребне холма. Он выключил фонарик и сунул его в карман.
Через двадцать минут стало ясно, что никакого света ему и не надо. Остановившись на тропинке, отделяющей густые заросли от реки, он увидел внутри хижины, обтянутой брезентом, колеблющееся пламя, а вскоре и услышал два голоса – один холодный, ровный и твердый, другой хриплый и пронзительный. Он споткнулся о поленницу, потом обо что-то еще, нащупал дверь, рывком открыл ее и оказался в запустении дома мертвеца – набитые опилками матрасы, которые кто-то стащил с деревянных коек, перевернутая печка, разбросанная по полу кухонная утварь; перед ним с пистолетом в руках стоял Тайлер Болленбо, его младший брат скрючился над перевернутым ящиком.
– Не двигайтесь с места, Стивен, – сказал Болленбо.
– Сами вы не двигайтесь с места, Тайлер. Слишком поздно.
Младший распрямился. По лицу Стивен понял, что тот узнал его.
– Какого… – начал он.
– Все кончено, Гэвин? – спросил Болленбо. – Только не врите мне.
– Полагаю, да, – кивнул Стивен. – Опустите пистолет.
– Кто тут еще с вами?
– Народа хватит, – сказал Стивен. – Опустите пистолет, Тайлер.
– Какого черта, – зашевелился младший. Стивен увидел, что взгляд его метнулся ему за спину, к двери. – Он врет. Никого с ним нет. Он просто вынюхивает все вокруг, как и давеча, сует свой нос куда не следует, о чем еще пожалеет. Потому что на сей раз хвост ему прижмут.
