Эта мысль с размаху полоснула по грудной клетке зубастой секирой, и я с шумом втянула в себя воздух, на мгновение закрывая глаза и стискивая плеть до побеления.
Сердце, ты не вовремя. Я не могу сесть посреди лестницы, когда в хранилище творится непонятно что и разрыдаться, ты это понимаешь?!
На что оно лишь грустно улыбнулось и коряво наклеило пластырь на огромную открытую рану, мол: «Видишь? Делаю, что могу…».
О, Боже…
Тряхнув головой, я затолкала эмоции поглубже, утрамбовала их хорошенько и, клятвенно пообещав разобраться с ними позже, накрыла всю эту гремучую субстанцию картонной крышкой. Выглядело не очень надежно, но на время сойдет.
Плеть в моих руках шевельнулась, словно говоря: «И что? Мы так и будем нюни распускать на ступеньках, или уже наконец войдем и разорвем там всех в клочья?».
Войдем. Уже входим.
На площадку четвертого этажа я и правда ворвалась во все оружия, тут же цепким взглядом высматривая чужака. Однако весь мой запал улетел в никуда, потому что здесь была лишь тишь и гладь: все те же стеллажи, доверху забитые свитками, все те же деревянные доски на полу, все та же тишина.
Я нахмурилась, снова и снова пробегаясь взглядом по полкам.
Ну, не показалось же мне?! Или, быть может, звук все же шел с третьего этажа, а не с четвертого? С нехорошим предчувствием я в последний раз с дотошностью детектора осмотрелась и, ничего подозрительного не заметив, развернулась к лестнице, намереваясь проверить нижние этажи, как вдруг!..
Грохот раздался прямо за моей спиной, вызывая у меня слоновье стадо мурашек. Я тут же резко развернулась и с холодком, пробежавшимся по коже, поняла, что звук шел не с четвертого этажа. Он шел из-за стены.
С той стороны что-то билось с невероятной силой, заставляя дрожать стеллажи со свитками.
Бум-бум-бум!
Господи-ты-боже-мой…
Я невольно отступила, покрываясь новой волной мурашек.
Картина напоминала происходящее в фильмах ужасов. И я знала, что только не в меру любознательные героини хорроров пошли бы проверять, что же это такое там стучалось. Наверняка, что-то очень доброе и светлое! Что-то такое, что потом сожрет тебя и не подавится, но…
Но…
Со мной давно такого не случалось. Уже десять лет. С тех самых пор, как малыш Шу принял обличие духа. Ведь именно он баловался такими фокусами.
Безумная, глупая, отчаянная надежда воспарила в моей груди, расправив широкие крылья в тесной решетке. И с колотящимся сердцем, позабыв обо всем на свете, я кинулась прямо к стеллажам, с непонятно откуда взявшейся силой отодвигая их от стены.
В меня словно что-то вселилось. В голове не было ни единой мысли, пока я расчищала себе дорогу к стене. Последней преградой стала какая-то бумажная картина, налепленная на деревянные панели. Я сорвала ее безо всяких раздумий и… Замерла.
Моему взору предстала небольшая дверца в стене с черным каменным кругом в самой ее сердцевине. Следуя внутреннему порыву, я вскинула руку и приложила ладонь к холодной гладкой поверхности.
И тут же почувствовала, как в солнечном сплетении зажглось знакомое тепло и растеклось по всему телу. А черный круг вдруг вспыхнул золотым светом, и раздался щелчок.
С замирающим сердцем, я открыла дверцу и в небольшом пространстве шкафа увидела один единственный свиток, лежавший на кроваво-красной подушке. Почему-то мои пальцы дрожали, когда я брала без сомнений древнюю реликвию.
Позволив плети упасть на пол, я осторожно развернула свою находку, и мой взгляд тут же зацепился за строчки, которые сделали мое тело слабым и заставили ноги подкоситься.
Рухнув на пол, я с разрастающимся до размеров планеты комом в горле снова и снова вчитывалась в одни и те же слова: «И тогда, наконец, я узрел Бога».
Это то, что нужно. Это то, что мы искали.
И та картонка, которой я прикрыла все свои чувства, не выдержала напора и вмиг испепелилась к чертям собачьим. Потому что это было слишком. Прижав к груди свиток, я согнулась пополам, и меня пробило дрожью.
— Спасибо, Шу… — прошептала я. — Спасибо.
Не знаю, сколько прошло времени. Не знаю, сколько я пробыла в странном состоянии, балансируя на грани горя и благодарности. Но в мир меня вернул раздавшийся удивленный голос отца:
— Азалия… Что тут произошло?
Я сглотнула и поднялась. Молча закрыла дверцу шкафа и лишь тогда развернулась к отцу.
— Ты знал про это? — спросила я его, повертев в руках свиток и ощутив, как внутри натягивается струнка напряжения.
Ему многое было известно. И кому, как не ему знать об оберегаемом хранителями тайным знанием? А еще, так уж получилось, что папа был не в большом восторге от моей идеи исцелить Ридриха. Все сходилось, нет?
В его прикованных к моему лицу глазах, как в неспокойной воде, плескалось беспокойство. Лишь на мгновение его взгляд метнулся к свитку в моей руке, но в нем не промелькнуло и тени узнавания или тревоги. Похоже он понятия не имел, что именно я нашла.
Хорошо. Струна с коротким облегченным выдохом расслабилась.
Врагов мне хватало. Мне нужны были союзники, и я рада, что отец все же был в моем лагере, а не преследовал собственные представления о том, как все должно закончится.
— Азалия, о чем ты? — мягко спросил меня Лендрис.
Я без слов протянула ему свиток и стала наблюдать за тем, как изменялось выражение его лица по мере того, как он все больше углублялся в текст. Наконец, он поднял на меня глаза, и в его глазах светилась гордость вперемешку с беспокойством и тревогой.
— У меня все получится, папа, — прошептала я. — Осталось только еще чуть-чуть постараться.
— Азалия… — осторожно проговорил отец таким тоном, будто хотел спустить меня с небес на землю, делая ко мне шаг.
