Не обращая внимания на удаляющегося ухажера, девушка успевает заметить Соломона прежде, чем он успевает отступить, и ее внимание останавливается на нем. Высокие скулы, полные губы, широко расставленные карие глаза, сверкающие, как роса. Он делает вдох, надеясь замедлить стук своего сердца.

— Привет, — говорит она, произнося слова без малейшего акцента. Она приподнимается на носочках, ногти на ее ногах сверкают розовым на фоне бронзовой кожи. Она хватает его за предплечье, в ее голосе звучит надежда. — Ты пришел потанцевать, горный человек?

— Я не танцую, — ответил он, и слова прозвучали грубее, чем он хотел сказать.

Позади него Хаулер испустил измученный вздох, за которым последовал «чувак».

Черт. Он был чертовски угрюм.

Ее милое лицо скривилось от разочарования, а глаза, когда-то сверкавшие, теперь потускнели.

— Ох...

Он внутренне застонал и поскреб рукой бороду. Что за проблема, черт возьми? Она хочет музыкальный автомат и два шага, а он, черт возьми, должен быть тем человеком, который ей это даст.

— Хочешь выпить? — спрашивает он, собираясь с силами и молясь, чтобы ему удалось удержать ее в своей орбите еще немного. Это неестественно. Его голос. Его предложение.

Она смотрит на него из-под темных ресниц, низко опустив подбородок.

— Да, пожалуйста. — Ее тон становится хриплым. Флиртующим.

Христос. Он задерживается на ее губах. Розовые, как глазированный пончик. Пухлые.

Вслед за девушкой Соломон направляется к бару, не обращая внимания на то, как тесно ему в промежности брюк.

— Вино? — спрашивает он через плечо.

— А что ты пьешь?

— Виски.

— Тогда, мне то же самое.

Бармен протирает тряпкой лакированную деревянную поверхность и говорит:

— Привет, босс. Что вам налить?

Девушка хмурится.

— Конечно. Он знает тебя.

— Два Blanton's, — говорит он.

— Отлично. — Пока они ждут виски, Соломон опирается рукой на стойку, чтобы успеть взять счет раньше, чем она. Резко втягивает воздух. Соломон видит это в ту же секунду, когда осознание приходит на ее лицо. Ее хорошее время остановилось.

Ее глаза расширяются, затем сужаются, когда ее взгляд останавливается на его обручальном кольце.

— Ты женат?

Черт.

— Нет. — Это все, что он сказал. Все, что он может сказать.

Она поворачивает шею, чтобы посмотреть на Хаулера с другой стороны. В ответ он поднимает виски. — Честь скаута.

— Пойдем, — предлагает Соломон, желая объяснить. — Хочешь подышать воздухом? Давай выйдем на улицу.

После секундного колебания и пристального взгляда она кивает.

— Хорошо. — Она вскидывает бровь. — Но у меня есть булава. (прим. ударное холодное оружие в виде тяжёлого металлического шара на рукоятке)

— Я ценю это. — Он борется с желанием улыбнуться, ему нравится ее нахальство.

С виски в руке, он протягивает руку, жестом предлагая ей идти первой. Его сердцебиение отдается в ушах, когда она подходит к своему табурету, берет сумочку и опускается на каблуки, мгновенно прибавив в росте пять сантиметров.

Хаулер показывает большой палец вверх, и он хмурится в ответ.

Они выходят на неосвещенное заднее крыльцо и спускаются по ступенькам. Сцепив пальцы и затаив дыхание, они заходят в лес с высокими вечнозелеными деревьями. Девушка вздрагивает и накидывает пиджак, чтобы защититься от пронизывающего мартовского ветра. По мере того как они углубляются в деревья, шум транспорта сменяется стрекотом сверчков. Бар "Медвежье ухо", может быть, и находится на окраине Нэшвилла, но для Соломона это все равно слишком большой город.

— Итак, — спрашивает она, нахмурив брови и слегка нахмурив губы. — Ты действительно не женат? Потому что если да, то я не хочу быть этой девушкой. Совсем.

Необходимость быть честным переполняет его. Потому что здесь, в этом незнакомом баре, с этой незнакомой девушкой, он чувствует, что может быть самим собой.

Это похоже на новое начало.

— Нет. Я не такой. Ее уже давно нет. — Он опускает подбородок, крутит золотое кольцо на пальце. — Никогда не было подходящего момента, чтобы снять его.

На мгновение она замолкает. Обдумывая его признание, прикидывая, не является ли он мудаком, который будет врать о мертвой жене.

— Я понимаю. Жить дальше трудно. — Ее мягкий, грустный тон говорит о том, что она тоже кого-то потеряла.

— Откуда ты? — спрашивает он, ища способ заполнить тишину.

Как только эти слова слетают с его губ, он проклинает себя. Клишированная болтовня, от которой он вздрагивает.

Черт.

Хаулер прав. Он заржавел как черт.

— Нет. — Она поднимает руку, не отрывая внимания от ручья, сверкающего в лунном свете. — Давай заключим сделку. Никакой конкретики. — Когда он вскидывает бровь, она уточняет. — Сегодня вечером я - это не я, а ты - это не ты.

Он кивает, оценив ее предложение. Ему нравится, что он может притвориться кем-то другим. Человеком, который не потерял жену семь лет назад. И не был безбрачным столько же лет. Они не будут мешать друг другу, несмотря на то, что в его голове проносится сотня личных вопросов. Как ее зовут? Чем она занимается? Почему она здесь? Как ей удалось стать такой чертовски красивой?

Он кивает. Глотает виски.

— По-моему, неплохо.

От ее улыбки у него слабеют колени.