Ты уже знаешь, как она выглядит обнаженной.

Все знают.

Я отмахнулся от этой мысли. Это не имеет значения и в любом случае между мной и ею этого не будет.

— Вот в чем дело, — говорю я. — Есть и все остальное дерьмо, о котором ты могла бы беспокоиться, а ты тратишь слишком много беспокойства на то, что не можешь исправить.

— Например? Переживания по поводу размера твоих ушей не отнимут у меня много времени. У меня все равно будет двадцать три с половиной часа в день, чтобы беспокоиться.

— Ты хочешь сказать, что тебя волнуют мои уши только полчаса?

— Возможно, даже не знаю. Я должна быть честной с тобой.

— Пожалуйста. Будь честной.

— Хорошо. Дело в том, что, если мне никогда не придется видеть «уши» другого парня, пока я жива. Я буду счастливой девушкой.

— Теперь ты начинаешь говорить с горечью.

— Может и так. Может быть, я просто видела слишком много крупных планов «ушей» в последнее время.

— Красные, опухшие уши?

Она наклоняется, как будто раскрывает мне большой секрет.

— Вонючие, ужасные, огромные, отвратительные, капающие «уши».

Это меня смешит.

— Что это с вами, парни, вы фотографируете свои «уши»? — теперь она возмущена.

— Как будто вы ими так гордитесь.

— Если бы ты могла заставить что-то выстреливать из своих ушей, ты бы тоже гордилась.

Она кусает губу, смотрит в сторону миксера, как будто это спасет ее от того, что мы только что говорили о членах и ей хочется смеяться, но она не позволяет себе этого.

— Я думаю, нам нужна новая тема.

— Что-то более вежливое?

— Да, — затем она смотрит на меня из-под ресниц и на одну жалкую секунду она становится лукавой. — Что-нибудь менее смазанное.

Мне приходится отвести от нее взгляд. Сделать вдох.

Я указываю на комок теста.

— Вымой руки, и я дам тебе его замесить.

— Дашь?

— Да. Я научу тебя делать лучшую закваску в округе Патнем.

— Кто-нибудь еще в округе Патнем делает закваску?

— Нет, насколько я знаю.

Она смотрит неуверенно на хлеб, но стягивает через голову свою толстовку.

— Хорошо. Я в игре.

Футболка, которую она надела под кофту — это, должно быть, пижамная футболка. На ней нет лифчика.

Я готовлю четыре буханки, пока она моет руки у раковины.

Я делаю еще одну с закрытыми глазами, желая, чтобы мягкое покачивание ее грудей ушло из моей головы.

Когда она возвращается от раковины, ее лицо серьезно.

— Послушай. Я... Я просто хочу сказать вот что. Я имела в виду то, что сказала тебе в библиотеке.

— Что именно ты мне сказала?

Она ковыряет в ногте большого пальца.

— Я не могу быть твоим другом. Или кем-то еще.

Я понимаю.

Это не значит, что мне не больно, немного больно, слышать это снова, но я действительно понимаю.

У меня были свои причины не разговаривать с ней в прошлом году, у нее тоже есть свои причины. Был Нейт. Был ее отец, который ненавидел меня еще до того, как я начал намеренно поджигать его фитиль. Но под всем этим было еще кое-что.

Кэролайн не из тех девушек, которые связываются с парнем, который занимается торговлей. Она из тех, кто играет безопасно, делает то, что должна, следует всем правилам.

Может быть, если бы я был тем, кем притворяюсь, когда нахожусь в Патнеме, мы с Кэролайн были бы возможны, но это не так. Мы не имеем смысла вместе.

Все в порядке.

— Вот что я тебе скажу, — говорю я. — Сегодня вечером я покажу тебе, как сделать приличный хлеб и испечь его. Если ты придешь завтра, я научу тебя кое-чему другому. Нам не нужно быть друзьями. Мы можем просто заниматься... ну, знаешь, этим ночным делом. Если ты хочешь.

— А мы можем?

— Когда Боба здесь нет, это моя пекарня. Я могу делать все, что захочу, лишь бы хлеб был.

— И ты не будешь...

Когда она смотрит прямо на меня, мои руки дергаются.