— Я подумала, что тебе, возможно, некомфортно. От такого количества... от поцелуев, возможно, это заставляет тебя... быть невыносимо твердым, и, если у нас осталось всего несколько минут до занятий, мне лучше... помочь тебе кончить.
Он просто сидит, наблюдая за мной и нахмурив брови. Не могу сказать, о чем он думает — злится ли он или расстроен, смущен или, может быть, хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте. С какой-нибудь девушкой, которая не является такой запутанной чудачкой.
Затем он наклоняется ко мне, ловит меня за талию и притягивает к себе на колени.
Он целует мои волосы, возле самого уха.
— Он действительно сделал с тобой что-то, да?
Я думаю о том, чтобы сказать: «Кто?» или «Нет», но я дрожу, и во рту у меня привкус аккумуляторной кислоты, так что, да.
Да. Думаю, да.
— Мне нужно уйти через минуту, — тихо говорит Уэст. — Я не хочу. Но я должен.
— Знаю.
— Мне нравится целовать тебя, Кэр, — он прижимается губами к моей шее. Его рука обвивает мою спину, его ладонь лежит на моем бедре. Ее тяжесть — идеальна. — Тебе нравится целовать меня?
— Да.
— Хорошо.
Его рот движется вниз к моему плечу, к обнаженному участку кожи у выреза моей рубашки. К впадинке за ухом, где его дыхание заставляет меня дрожать. Он находит мой рот, и наши губы снова встречаются, горячие, влажные и совершенные, идеальные.
— Тебе нравится это? — его голос — это рычание, низкий гул, отчетливый, как движения его пальцев между моих ног.
— Да.
— Тогда это все, что важно. Тебе нравится. Мне нравится. Начало, середина, конец. Здесь и сейчас нет финала. Это все, что важно прямо сейчас.
Он снова целует меня, поэтому я не могу думать о том, правда ли то, что он сказал. Я просто обхватываю его шею руками, перебираю его волосы, кончиками пальцев очерчиваю его ухо и целую его в ответ. Под рождественскими огнями, в нашем убежище. Поцелуи за поцелуями, прикосновения рук и губ.
Все и сразу. Все.
А потом у нас заканчивается время. Мне требуется секунда, чтобы понять, что писк, который я слышу — это его телефон.
— Ты поставил будильник?
— Знал, что иначе я никогда не остановлюсь.
Неохотно он стаскивает меня со своих коленей и тянется к телефону, выключая его. Затем он встает, поправляет ремень, зашнуровывает ботинки.
Когда он поднимает голову, его глаза полуприкрытые и сексуальные, губы покраснели, щеки налились краской. Взгляд на него делает со мной что-то безумное: влажный жар сжимается между ног, тепло распространяется. Я жалею, что не расстегнула его рубашку, пока была такая возможность. Увидеть больше его. Прижаться к его голой коже.
В следующий раз.
Боже, надеюсь, что следующий раз будет.
— Ты придешь сегодня в пекарню? — спрашивает он.
— Да.
— Круто. Я вернусь во вторник. Если ты хочешь, чтобы я вернулся.
— Да. Хочу.
Он берет свое пальто с дивана и надевает его. Когда его рука лежит на дверной ручке, он говорит:
— Для протокола, Кэр?
— Да?
— Я тверд, как гребаный камень.
Он выскользнул за дверь, а я все еще улыбаюсь, как идиотка, когда Бриджит возвращается с занятий.
***
Вторник.
Пятьдесят минут.
Снаружи небо темное. Идет снег, раздувая ледяную слякоть по сторонам, серо и убого. Я включила Бинга Кросби, а Уэст покачал головой и притворился, что сетует на мой ужасный музыкальный вкус.
Его волосы холодные и влажные, а нос ледяной, когда он прижимает его к моему, но его губы теплые. Его улыбка еще теплее. У нас есть эта тусклая комната, эта кровать, окруженная цветом, наши ноги переплетены, его тело прижимается ко мне.
У нас медленные, глубокие поцелуи, которые становятся все глубже.
