Он имеет в виду, что десятилетний разрыв между моей мамой и семьей моего отца был тихо устранен, и она мне не сказала. Что мои деньги уходят на то, что нужно папиным родственникам или на то, что они хотят, потому что так мама обращается с деньгами. Если они у нее есть, она отдаст их кому угодно, за что угодно.
Если они у меня, она считает, что это то же самое, как если бы они принадлежали ей.
— Он уже возвращался сюда?
Мне не нужно говорить Бо, что я имею в виду своего отца. Мы оба знаем, о чем идет этот разговор, и это облегчение говорить о подводных течениях, скрытых за словами, выкапывать спрятанные провода, не называя их.
Чем дольше я остаюсь здесь, тем очевиднее становится, что в глубине души все глубоко испорчено.
В пяти километрах отсюда, в дерьмовом трейлере в трейлерном парке, в котором никто не живет, если у них есть лучший вариант, живет человек с моими глазами.
— Один раз, — говорит Бо. — Я прогнал его с помощью дробовика.
— Чего он хотел?
Бо бросает на меня жалостливый взгляд, я снова затягиваюсь сигаретой и смотрю себе под ноги.
Глупый вопрос. Он хочет того, чего хочет всегда. Все, что есть у моей мамы. Ее сердце. Ее киска. Ее деньги. Ее гордость.
Ему нужна преданность Фрэнки.
Он хочет расположить всех к себе, привлечь их на свою сторону, заставить их пожалеть его, посмотреть на мир его глазами, думать: «Приятель, у него были трудные времена, но он хороший парень. Я рада, что на этот раз все работает на него. Я рада, что он взял себя в руки.»
Он хочет влюбить в себя мою маму, а потом, когда она зайдет так далеко, что даже не сможет вспомнить, что было раньше, он ударит ее в живот.
В последний раз, когда я видел своего отца, он пнул меня, как собаку. Плюнул на меня. Оставил меня там с разбитой губой, скривившегося от боли.
Я не знаю, почему моя мама не может понять. Это то, чего он хочет.
— Она виделась с ним?
Бо так долго не отвечает, что я думаю, он и не собирается этого делать. Он смахивает неопрятный слой почвы в горшках, растирает сухие коричневые листья растения между большим и указательным пальцами.
— Пока я был в Калифорнии, продавал урожай.
— Она сказала тебе?
Выражение его лица мрачнеет.
— Думаешь, я бы, бл*дь, позволил ей жить здесь, если бы она мне сказала? Я услышал это от одного знакомого парня. Она говорит, что это чушь собачья.
— Ты ей не веришь.
— Я еще не принял решения. Но ты знаешь, что произойдет, если я узнаю, что она встречается с ним за моей спиной.
Бл*дь. ДА.
Я знаю, что произойдет.
Он вышвырнет ее на улицу, и это будет заслужено.
И Фрэнки тоже. Бо не собирается воспитывать девятилетнего ребенка, который ему не принадлежит. Не без моей мамы в его постели.
Он поворачивается ко мне. Подходит ближе, кладет руку мне на плечо.
— Я бы хотел, чтобы все было не так, — говорит он.
Я не могу смотреть на него. Я смотрю на звезды и докуриваю сигарету.
Это груз прошлого, подвешенный над нашими головами на потертой веревке.
Это женщина, держащая в руке нож, один порез, который может все для меня испортить. Погубить Фрэнки. Погубить Бо. Погубить ее.
Это так, и я ничего не могу с этим поделать.
***
Фрэнки бросается на спинку дивана, ее предплечье прижимается к моему горлу.
— Тебе действительно нужно ехать?
Я откидываю голову назад и хватаю ее за талию, чтобы перевернуть к себе на колени.
В воздухе она кажется такой легкой, ее кости тонкие, как у птицы. Я щекочу ее, пока она не начинает визжать.
— Прекрати, Уэст! Клянусь Богом, прекрати, прекрати, пожалуйста! Уэст!
Я сдаюсь, и она отползает от меня.
