Итак, книга у него. Богатая деталями и подробностями — опухшая от информации, подумал он, листая страницы, — доступная в любой момент для изучения, если он на это отважится. Если останется время. Своего рода прогресс, если, конечно, получение плохих вестей — очень плохих вестей — можно считать прогрессом.
Новости впрямь были ужасающими. Вши размером с ноготь. Доисторические млекопитающие, обнаруженные в Новой Гвинее. Кучки экскрементов и шерсть, оставленная всамделишным снежным человеком в Канаде — ДНК-анализ подтвердил абсолютную реальность древнего джентльмена и тот факт, что он был дальним родственником человека.
Даниэль перешел к предметному указателю, да и тот начал читать с середины. Гигантопитек, череп хранится в коллекции венского музея; трехметровая горилла. Здравствующие представители замечены в Камбодже. Гигантские крысы, весом до полуцентнера, найдены на Борнео. Жабы болотистых оазисов Ирака, квакают на арабском «Аллах велик», расцветка дорсальных участков кожи напоминает отрывки сутр из Корана. Крабы Таиланда и Шри-Ланки, с «человеческими ликами» на панцире, удивительно напоминающими лица утопленников. Куа-Ню, беличья крыса: биологический вид, вымерший одиннадцать миллионов лет тому назад — обнаружена в Лаосе. Летучие мыши «индиго» (размером с орла) обнаружены в Мексике. Летучий кошмар в лесопарке «Пайн Берренс», шт. Нью-Джерси; размах крыльев два метра; биологический вид не установлен, вероятно, семейство стрекоз. Морские скорпионы (семейство Eurypteridae), найдены близ Мадагаскара; длина три метра; считались вымершими сотни миллионов лет назад; крупнейшие беспозвоночные, когда-либо существовавшие на Земле. Местные жители высоко ценят их сладковатое, ароматное мясо; утверждают, что ловили их «с начала времен». Мохнатые рыбы, с волосяными фолликулами, как у млекопитающих… Перепончатокрылые, отряд Hymenoptera: пчелы, знающие, как использовать свой танец в качестве языка. Хомо флорезиенсис, «человек флоресский», рост до одного метра; пользовался огнем, каменными орудиями. Охотился на карликовых слонов с помощью крошечных копий. Эдемский сад, Новая Гвинея; обнаружены три сотни ранее неизвестных животных, среди них пятнадцать новых видов лемуров, в т. ч. летучий лемур с кулак величиной.
Он бросил взгляд в конец списка: Эпиорнис, пойман в Тасмании. Нелетающая страусоподобная птица высотой почти семь метров, питается овцами, козами, откладывает яйца размером с пару баскетбольных мячей.
Затем наугад к середине: Термиты-«зодчие»; распространяются по континенту вместе с мусором и щепками, заносимыми ураганными ветрами с побережья Мексиканского залива; строят гнезда, напоминающие католические соборы по типу Шартрского, Нотр-Дам…
Книга выскользнула из трясущихся рук и захлопнулась самостоятельно. Криптиды и лазариды — вымершие твари былых эпох — неожиданно воскресали целыми когортами. Их перечень тянулся на добрую сотню страниц. Даже с учетом его прошлого опыта, согласно которому примерно половина сведений Бандля была искаженной или попросту фальсифицированной, оставалось свыше тысячи надежных свидетельств — вдвое больше, чем встречалось Даниэлю ранее, еще до наступления мрака и пыли, когда он был вынужден спасаться бегством.
Маловероятные вещи подбирались все ближе и ближе, как тени вокруг гаснувшего костра, как погребальный звон по ясному, рациональному, научно обоснованному миру, который он всегда ценил — и в котором сомневался. Понадобится найти союзников. Да, союзников… и, если таковое еще возможно, новый организм. Новое тело, сильное, здоровое. Молодое. Даниэль принялся мерно бить затылком по стене, и в желудке закопошилась змея, будто разгневанная столь вопиющим неуважением.
Он больше не в состоянии проделывать такое в одиночку; появились сомнения, что достанет сил и сосредоточенности еще раз прыгнуть так далеко — да и грядущее, судя по всему, окажется хуже, чем когда-либо.
Даниэль раскрыл книгу на предисловии. Бандль записал: В нынешнее издание вошло более пяти сотен новых позиций: настоящая лавина находок по сравнению с предыдущими выпусками, особенно если учесть, что эти сведения были собраны лишь за три года. Это обстоятельство подводит нас к весьма антинаучному вопросу: уж не открыл ли кто-то дверь в прошлое, сваливая в кучу и нас, и доисторических животных — невозможных животных, вымерших, но в то же время более чем реальных?
К трем часам пополудни мокрый как мышь и дрожащий от лихорадки Даниэль добрался до физического корпуса в университетском студгородке. Тщательно ознакомившись со стендами-указателями, он принялся рыскать по коридорам, читая таблички возле кабинетов, отыскивая человека, который мог бы понять. Самого уязвимого человека из всех, кого он знал, — и самого любознательного.
Старого друга.
ГЛАВА 25
КАПИТОЛ-ХИЛЛ
Пенелопа редко покидала свою спальню, а Главк никогда туда не наведывался за исключением крайней необходимости. Постоянный зуд и мягкий шепот партнерши, наговаривающей слова контроля и утешения, говорили ему все, что требовалось знать. То, что лежало за этой запертой дверью, было небезопасным даже для него.
Пожалуй, наиболее сложной задачей, стоявшей перед ним подавляющую часть времени, была необходимость держать Пенелопу счастливой. Изменения внутри Главка проявлялись весьма слабо, в то время как его партнерша за последние тридцать лет потеряла очень многое, и даже не столько по части соблазнительной женственности — свою молодость и красоту, — сколько умственные способности, вплоть до последней, слабой искорки интеллекта. К этому моменту Главк, можно сказать, вылепил из нее удивительный, послушный инструмент.
Он развернул номер «Лондон таймс», купленный в киоске возле университета, удовлетворенно затянулся сигарой, щуря глаза, и стал просматривать заголовки. Внушительное кресло черной кожи подпирало его расслабленный, коренастый торс; одна короткая, толстая нога подогнута под себя, вторая покоится на оттоманке — крошечные, аккуратно подстриженные ногти медленно шевелятся в такт чтению.
За прошедшие полтора столетия он научился распознавать самые разные стереотипы человеческого поведения — экономические, политические, философские, даже научные. Рефлексы, приобретенные в период работы Ведуном, а затем и компаньоном амбициозных богачей, до сих пор служили ему верой и правдой; за истекшие десятилетия он сколотил немалое состояние. Главное здесь — осмотрительность. Все работодатели в конце концов подводили — своих же собственных работников; любые предприятия и планы терпели крах, оставляя без средств к существованию того, кто не был предусмотрительным. Того, кто не умел распознавать модели поведения и не знал, что с ними делать.
На шелковый жилет упал пепел. Главк принялся стряхивать, сбивать и смахивать серую пыль толстыми пальцами, густо покрытыми вьющимся седым волосом по самые костяшки, набитые до различных форм, плотностей и размеров, которые мистер Шерлок Холмс без сомнения взялся бы анализировать с огромным удовольствием. За свою жизнь Главк зарабатывал на хлеб разными способами — попутно собирая шрамы от петушиных шпор, собачьих и крысиных укусов, не говоря уже о метках, клеймах и рубцах, оставленных человеческими зубами. Словом, следы укусов — и ударов насмерть.
Кроме того, от драк у него расплющился нос и прижались уши к черепу.
Пожалуй, с точки зрения детектива-консультанта наиболее интересным предметом для изучения было бы вот что: кольцеобразные мозоли на пальцах, образовавшиеся за время, равное продолжительности жизни обычного смертного, — следы от вращения, перекидывания и прятанья монет и карт. К тому же он давно не оставлял отпечатков пальцев — утратил папиллярные линии в начале прошлого века.
Десятилетия неподвижного ожидания в полумраке добавили жирок к бледно-розовым, плотным рукам, спине, бедрам и икрам. Как много напоминаний, свидетельство трудах, заботах и злоупотреблениях, как много неисчезающих шрамов… Сколько это может продолжаться? Он все еще уверенно идет по жизни, его тело работает, как машина невероятной надежности, однако дыхание неглубокое, сдержанное; он вполне мог бы жить вечно, хотя после многих десятков лет курения его легкие уже не так счастливы, как раньше, более того — забиты непроходимыми пробками.
Скоро, наверное, придет время очищения и возрождения — будет выдан запрет на вредные привычки, неделями придется ходить пешком и заниматься физическими упражнениями, есть поменьше, бросить курить, очищать ткани организма от шлаков последних пятидесяти лет — в общем, нечто вроде монашеского существования, которое он ненавидел из принципа.
Да, есть такие шансы, хотя он в этом и сомневался.
Жизнь Главка была продлена за счет увиливания и обмана — и, разумеется, благодаря прикосновению Госпожи. Такая длинная история, столько впечатлений, идей — и ради чего? В собственных глазах он выглядел уродцем, гвоздем коллекции среди экспонатов кунсткамеры. Когда с Максвелла Главка снимут поводок, заберут бодрость духа и тела, отнимут дар? Когда ему разрешат сделаться безработным?
Комната была темна, лишь узкий луч подсвечивал лист розоватой бумаги, расстеленный у него на коленях. Телефон молчал весь день, да и раньше звонили только сумасшедшие, пьяные или скучающие индивидуумы — его обычные корреспонденты.
И все же он видел общую картину. Имелась причина, по которой Максвелл Главк появился на северо-западе и осел в Сиэтле. Он чувствовал зыбь и волны в местном житейском океане, словно на крошечном и вертлявом катере пересекал следы, оставленные бездумно управляемыми человеческими судьбами.
