Кроме того, из заброшенного дома требовалось забрать шкатулку, спрятанную в кладке камина.
ГЛАВА 46
ЗАПАДНЫЙ СИЭТЛ
При съезде с Западного моста мини-фургон тряхнуло. Плотно сидя в кресле водителя, бледный от напряжения Главк обогнал тащившиеся по левой полосе машины — слегка подправил мировую линию, когда мини-фургон занесло и правые колеса оторвались от асфальта, — возвратил машину на прямой курс и, отдуваясь, мозолистым кулаком смахнул с бровей капли пота.
В задней части салона Джек Ромер, упакованный в крепкий парусиновый мешок, просунул руку сквозь стянутую веревкой горловину и, не обращая внимания на покачивания и потряхивания, принялся ощупывать холодное металлическое днище.
Главк уже перестал насвистывать свои птичьи трели. Сейчас он как будто расхваливал разный товар, как много-много лет тому назад. «Яблочки-ранетки, ягода-смородина!» — вопил он, вновь переживая славу и радость минувших деньков. Пенелопа громко хрюкнула — молния ударила в подстанцию за окном. Один из трансформаторов взорвался фонтанами искр и повалился на дорогу, едва не задев задний бампер.
Главк не переставая выкрикивал слова, вроде бы не имевшие никакого смысла или хотя бы связи с их поездкой или опасностями: «Шнурки и джут! Пакля и очесы! Бумага, тряпки и старый чугун! Лук репчатый! Лук-порей! Кости и ЛЯРД!..» — в этот момент ударила очередная молния — «…Гипс и грунтовка! Шпатлевка для всех!»
Смрад ударил Джеку в нос, прогорклый и тяжелый; не та вонь, что шла от пота или от обернувшей его мешковины, а вонь из предыдущего прыжка, когда он сиганул слишком далеко, угодил в больной узел мировых прядей — распадающихся, захлестывающих друг друга петлями — вонь жуткого нечто.
Он знал, что за машиной что-то движется…
Похоже, что и Главк разделял это мнение. В промежутке между бессмысленными воплями — сейчас он добрался до москательных товаров: «Краска лазоревая! Синька! Индиго!» — он нагнулся было к своей партнерше, словно желая что-то сказать, затем встряхнул головой и вновь откинулся на спинку сиденья — плечи твердые, квадратные, странно даже подумать, что он способен голосом выразить свои чувства, какими бы они ни были.
Сомневаться нельзя — не время.
Пенелопа тем временем оторвала подлокотник и мяла его в руках как перезрелый банан, скручивая пластик и сталь. Глаза ее бессмысленно выпучились из окруженных жировыми валиками орбит.
Странный свет пылинками плясал возле их лиц.
Главк прикрыл рот ладонью, зажал пальцами нос и уставился перед собой широко распахнутыми глазами.
— Что это! — взвизгнула Пенелопа голосом перепуганной малышки из детсада.
— Восхитительно! — проорал Главк. — Власть и обязательство! Помолвка и обручение!
Его слова напрочь расходились с выражением физиономии: брови нависли, свинячьи глазки еще глубже просели в глазных впадинах.
Джек высунул руку по плечо и, извиваясь ужом, пытался пропихнуть голову.
— Как-как вы сказали? — пропищала Пенелопа.
— Что-то охотится на нас! Нетерпеливое, слишком долго ждавшее!
— На кого охотится?! Вы обещали, что нас это не коснется!
— Меня-то уж точно…
Главк виновато взглянул на нее, затем вывернул руль, съезжая на обочину, и добавил, с мрачным любопытством вперив глаза в зеркало заднего вида:
— Я пробовал свернуть с дороги — молнии как тумбы ног, сокрушающие ступни — они следят, поворачивают вместе со мной! Такого я еще не видел, поверьте мне, дорогая королева осиного зуда, — слыхом не слыхивал. Мы еще не успели сообщить о доставке, но я чувствую нечто иное, нежели Зияние. Алебастровая Княжна встревожена. На сей раз мы откусили громадный кусок — этого мальчишку! Нам одним не прожевать!
На Джека уже не действовал страх, он перерос его пределы. Приторная патока и ликер, сочившиеся из таланта Главка, протухли, превратились в уксус, который разъедал ноздри и мозги, открывая слипшиеся пучки ответвлений, мертвых петель мировых линий: ни одна из них не обещала ничего хорошего — точнее говоря, все они в один голос обещали только ужас.
Ныне происходившее не имело аналога — ни в жизни Джека, ни в жизни любых предков, чьи гены составляли его хрипящую от натуги плоть и кровь — вплоть до эпохи первобытной слизи.
ГЛАВА 47
ВАЛЛИНГФОРД
Даниэль поднял воротник на серой шерстяной куртке Фреда, передернул плечами и продолжил идти на запад, чувствуя, как буря копит мощь.
Резкий толчок — почти что ножевой удар — вновь обретенного здравого смысла сбил спесь и чувство довольства с этого нового тела. Да, буря охотилась не за ним — но кто сказал, что ее нельзя использовать как прикрытие? Он слишком расслабился, увлекся эмоциями и на время утратил бдительность — дурак, дурак!
Практически наверняка где-то неподалеку имеется еще одна мишень — еще один пермутатор. Или даже несколько. С другой стороны, подручный этого нечто, которое охотится за ними, вполне может положить глаз и на Даниэля. Ведь он особенный. Мне уже не снится город. Не знаю почему — не снится, и все.
Зловредный пастырь — кажется, так они меня именуют?
Молния выбелила фасады справа. До поворота к дому оставалась лишь пара-другая кварталов, но тут в витрине соседнего магазина электротоваров внезапно погасли все лампы.
Воздух зашипел.
Даниэлю пришлось чуть ли не силком тащить свое новое тело к заброшенному убежищу. Страх вызвал к жизни и Фреда — и тот, неприятно могучий, ни в какую не желал туда идти. Даниэль уже не мог взбрыкнуть в очередной раз, даже если бы обладал необходимой концентрацией и силой. Коррозия разъела все кругом. Не осталось ничего, кроме жутких, серых петель миров, притиснутых границей распадавшегося сегмента истории к тупику, за которым лежал мятый ворох судеб — разлохмаченных прядей фатумов, пропитанных кислой гарью тлена.
Чей-то голос — не его голос, и не Фреда. Тот уже успел забиться вглубь, подобно слизняку под камнем.
К чему так усердствовать, мистер Айрмонк?
Вдоль улицы метнулась молния — жаркая, слепящая — и вмяла пожарный гидрант в асфальт. Ударной волной Даниэля чуть не сшибло с ног, засыпало осколками разбитой витрины.
Он торопливо заковылял вперед, подвывая раненой шавкой.
Вам, сударь, уже давно назначили встречу.
Кругом носились, падали, визжали люди.
Даниэль вихрем обернулся. Какая-то старуха в обтягивающих рейтузах, потрясая сложенным зонтиком, тащила крошечного терьера, который лежал на боку и месил воздух лапами. Всякий раз, как собачонке удавалось встать на ноги, старуха дергала за шлейку с такой силой, что ее питомец валился вновь. Громадные дождевые капли — размером с теннисный мячик — перемешанные с зазубренными ледышками, сыпались с кипевшего неба.
