— Нет лучше сахарной ваты! Розовая – самая лучшая! — поет она.
Тошнотворный запах мяса ударяет мне в лицо, заставляя мой желудок вздрагивать, и она кладет его обратно на свою тарелку. Я закрываю рукой нос и рот – не только чтобы отгородиться от вони, но и чтобы меня не стошнило на глазах у толпы людей.
Даллас роняет свой сэндвич.
— Все в порядке?
— Мясо, — задыхаюсь я под своей рукой, качая головой. — Ничего из этого.
Он понимает намек, берет бутерброд с тарелки Мейвен и выбрасывает его в мусорное ведро.
— Прости, дорогая, — говорит он ей. — Плохое мясо.
Она кивает и переходит к вырезке.
Я убираю руку и делаю глубокий вдох, шепча ему:
— Спасибо.
Его губы растягиваются в улыбке, настоящей улыбке, которую я не видела у него с тех пор, как оказалась здесь. Мое дыхание сбивается. Мое сердце скачет.
— Уже есть странные желания? — спрашивает он.
— Кексы. Торт. Пирожные. Сахар вообще.
Он смеется, еще один подлинный смех, заставляя меня радоваться, что я пришла.
— Я запомню это.
Мои губы изгибаются в улыбку, встречая его, и я закусываю кусочком сырной пиццы, пока Мейвен ведет разговор о том, как она рада, что через несколько дней уезжает в летний лагерь. После последнего кусочка она отодвигает свою тарелку и смотрит на Далласа с решимостью, слишком сильной для ребенка, чей возраст еще не достиг двузначного числа.
— Пора кататься, папочка! — заявляет она. — И не забудь, я буду кататься на больших детских аттракционах. Больше никаких детских зон для меня.
Даллас поднимает руку.
— Подожди, малыш. Только те, на которых ты соответствуешь требованиям по росту, помнишь?
— Она пытается уговорить тебя снова разрешить ей прыгнуть с тарзанки?
Голос Хадсона застает меня врасплох, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть его и Стеллу, идущих в нашу сторону. Вид ее успокаивает меня. Хадсона... не очень. Я не уверена, как он ко мне относится. Стелла настаивает, что он не держит на меня зла, но я ей не верю.
— Я еще недостаточно зрелая для этого, — говорит Мейвен.
— Или когда-либо, — поправляет Даллас. Он смотрит на Мейвен, качая головой. — Ты, мое дорогое дитя, доведешь меня до сердечного приступа еще до сорока.
— Эй, брат, — вклинивается Хадсон. — Что будет хуже – день, когда она захочет прыгнуть с тарзанки или свидание?
— Свидание, — без колебаний отвечает Даллас. — Я прыгну с тарзанки рядом с ней, прежде чем соглашусь на свидание.
— Мерзость, я не хочу ни с кем встречаться, — с отвращением произносит Мейвен.
Даллас поглаживает ее по макушке.
— Это моя девочка.
— Хочешь покататься со мной на американских горках, дядя Хадсон? — спрашивает Мейвен. — Уиллоу идет!
Беременность и карнавальные аттракционы не сочетаются.
— О нет, — стону я. — Меня укачивает.
Я не знаю, когда Даллас собирается сообщить новость о том, что она станет старшей сестрой, но я точно не хочу присутствовать при этом. Господь знает, какие у нее будут вопросы.
Улыбка Мейвен превращается в надутую губу.
— Мою маму тоже, но она всегда была в порядке.
Я с сожалением смотрю на Далласа при упоминании Люси. Его тело замирает, и я уверена, что его сердце бьется быстрее, чем у кого-либо на американских горках здесь. Легкость нашего совместного времяпрепровождения погасла, наступив вихрем беспокойства. Он почесывает шею, и я замечаю, как на ней проступает вена.
— Может, я поеду с тобой? Я люблю американские горки! — быстро предлагает Стелла, обманывая бедную девушку.
— Спасибо, — шепчу я ей, пока Мейвен ждет разрешения Далласа.
Его глаза пусты, лицо скрыто болью. Он отключился.
— Я прослежу, чтобы они вдвоем держались подальше от неприятностей, — говорит Хадсон. — Ты продолжай знакомить Уиллоу с продуктами, вызывающими коматозное состояние, и продай ей Блу Бич.
Даллас щиплет переносицу и кивает. Я беру свой лимонный коктейль и высасываю его, даже не потрудившись поспорить с Хадсоном по поводу комментария «продай ей Блу Бич». От одной мысли о том, что Даллас покажет мне все вокруг, меня тошнит больше, чем от мяса.