Возвращаюсь на своё место, чувствуя огромную зияющую дыру на месте жизненно важных органов. Мэгз кратко поднимает на меня взгляд, возвращаясь к своим записям, даже не замечая моего выражения и не спросив, где я была.

Не имело бы значения, если бы она спросила.

Даже если попытаюсь объяснить ей, она лишь подумает, что я сошла с ума. А может, я уже сошла с ума.

Может, сейчас я настолько же потеряна, как и Джулиен.

Глава 24

После огромного количества еды, которое ощущается как двенадцатичасовой День Благодарения, мы садимся на ночной рейс. Приземляемся в несусветную рань в пятницу. И вместо того чтобы поспать, как нормальный человек, я переодеваюсь, чищу зубы и трачу час, чтобы рассказать родителям о забавных происшествиях во время нашей поездки.

Затем я выхожу за порог под предлогом того, чтобы отпраздновать своё раннее приземление «чернопятничным» шоппингом.

Естественно, я не собираюсь шопиться. Разве что куплю упаковку жвачки из универсама напротив дома Адама.

Кошка миссис Корвин, вероятно, срыгивает что-то более милое, чем то, как я сейчас выгляжу, но моё самолюбие потерпит. Как и все мои невразумительные доводы «за» и «против» того, что мне делать с Адамом. Не в этом дело. А в Джулиен.

Ей нужна помощь, и она попросила меня. А значит, я должна вспомнить. Аналогичный тому краткому мгновению просветления момент, когда мы держались с Джулиен за руки в Калифорнии, был у меня только с тем единственным человеком, который сейчас сидит внутри этого дома.

Я стучу и жду, по меньшей мере, минуту, после чего стучу снова. Адам отвечает примерно через полсекунды после того, как я теряю терпение и начинаю громыхать. Даже если бы меня волновало то, как я выгляжу, мне не стоило беспокоиться. Он не брился четыре или пять дней, а его глаза настолько красные, что я спрашиваю себя, спал ли он с тех пор, как я уехала.

— Ты заболел? — спрашиваю я.

— Нет, — коротко отвечает он. Он ведёт себя невыразительно. Холодно. И вместе с тем чертовски напряжённо, обшаривая глазами всё вокруг своей квартиры, как будто ждёт появления киллера.

— Я ездила в Калифорнию, — говорю я, но на самом деле не думаю о своей поездке. — И видела Джулиен Миллер.

Он вздрагивает, и на мгновенье я вижу прежнего Адама. Того, который беспокоился обо мне.

Затем он исчезает, на лицо возвращается безразличная маска.

— Калифорния. Звучит круто. На самом деле я немного занят.

Ложь. Он не занят. Он просто хочет, чтобы я ушла. И это чертовски ранит меня, но я чувствую, что тут попахивает ложью.

Я должна подумать о Джулиен и рассказать всё то, о чём она говорила или намекала, но не могу заставить свой мозг переключиться. Я не могу думать ни о чём другом, кроме того, что ужасно стоять здесь и ссориться с ним.

— Она больна, Адам. Боже, она невероятно больна. — Я перевожу дыхание, потому что не хочу показывать эмоции. Хочу, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно, но не получается. — Она больна, а я напугана, и я скучала по тебе. Я всё ещё скучаю по тебе.

Его глаза находят мои. Он останавливает меня этим взглядом. И он не скажет мне того же, я знаю, но ему и не нужно это делать. Его глаза говорят за него.

Сжимаю пальцы в кулаки на талии, потому что желание прикоснуться к нему почти причиняет боль.

— Я видела все эти здания. Номер в нашем отеле выглядел как Бальбоа Парк. Дома и витрины — всё выглядит одинаково, как будто в одном стиле.

— Испанское Возрождение, — произносит он, и я практически ощущаю, как его глаза ласкают моё лицо. Он подходит ближе, затем снова отступает. Это убивает меня.

— Адам...

Он тяжело сглатывает и качает головой, словно не может понять, как я здесь оказалась или почему не ухожу. И веду себя подобным образом.

— Хло, нам нужно покончить с этим. Тебе нужно держаться от меня подальше.

— Ты не веришь в это. Я знаю, ты не веришь в это.

— Нет, я верю. Потому что это — правда. — Он говорит так, будто кто-то клещами тянет из него слова.

Я чувствую жжение от слёз, застилающих глаза.

— Может, мне наплевать на правду.

Адам судорожно выдыхает.

— Ты понятия не имеешь, насколько всё усложняешь.

— Это не сложно. Ты знаешь.

Я уже почти плачу. Адам прикасается рукой к моей щеке, его пальцы забираются в мои волосы. Всё во мне плавится от прикосновения его руки, под мягким, тёплым давлением его пальцев.

— Хотел бы я, чтобы всё было по-другому, но это не так. Твоя мама была права, Хло. Я ворвался в ту аптеку.

— Нет. Должно быть что-то ещё. Я знаю тебя, Адам. — Он вздрагивает, и я понимаю, что права. Но он всё равно качает головой.

— Это произошло. Я ворвался в аптеку, и она права насчёт того, что тебе следует держаться от меня подальше.

Такое чувство, будто меня затягивает в зыбучий песок. Или, возможно, я сама превратилась в песок, и вся эта темнота и страх затягивают меня вовнутрь.

— Расскажи мне почему.

Он отводит взгляд и переминается с ноги на ногу, пожимая плечами.

— Деньги.

— Лжец.

Это заставляет его обратить на меня взгляд. Он поднимает руки, сдаваясь, и я чувствую холод, когда он отпускает меня.

— Прекрасно, тогда наркотики. Как насчет того, чтобы просто принять это?

— Что принять? Здесь нечего принимать, потому что ты ничего мне не говоришь! А я знаю, ты не наркоман, Адам. Назови мне другую версию.

— Какое это имеет значение? Я сделал именно то, чего ты так боялась.

— Да, я поняла эту часть. Чего я не понимаю, так это «почему».

— Тебе не понравилось моё «почему».

— Потому что это чёртова ложь! Просто расскажи мне!