— Это не вопрос доверия к тебе, Хло. Я знаю эту женщину. Она немного зациклена на глубоком дыхании, но она не второе пришествие Чарльза Мэнсона.
— Ладно, господи, я надеюсь, она в курсе, что может позвонить тебе для показаний в суде присяжных.
Его выражение лица меняется. Он снова выглядит напряжённым. Может, нервным. Боже, это не может быть правдой. Если он нервничает, значит, я выставила себя полным психом. Я вздыхаю и переплетаю свои пальцы с его на столе.
— Прости. Я знаю, это несправедливо. Мне просто нужны ответы.
— Знаю. Но я не хочу видеть, как ты выдумываешь то, что не сможешь проверить.
— Что это значит?
— Это значит — будь осторожна и не кидайся обвинять невинных людей, потому что уже отчаялась найти причину всему происходящему.
— Этому есть причина, Адам. И Джулиен думает, что я знаю эту причину.
— Джулиен — шизофреничка, которая, вероятно, верит во множество разных вещей, Хло.
— Ты начинаешь говорить как Мэгги.
Он смотрит вниз на свои руки.
— Есть ли вероятность того, что мы оба правы?
Нет. Смешно это или нет, но я абсолютно уверена, что Джулиен не просто шизофреничка. Но знания об этом недостаточно. Мне нужны доказательства.
***
— Спасибо, что согласились принять меня почти без предупреждения, — говорю я, устраиваясь на кушетку.
Доктор Киркпатрик улыбается и открывает свою записную книжку.
— К счастью, у меня было свободное время. Ты казалась такой расстроенной по телефону.
Хорошо. Именно к этому я и стремилась. А если удача будет сопутствовать мне, мама будет дома вовремя, чтобы увидеть безумную записку, которую я оставила на кухонном столе. Я отчаянно взываю к небу, чтобы сегодня мне благоволили мои звёзды, потому что это самая великая вещь, которую я когда-либо хотела провернуть. Самая великая.
— Я ездила в Калифорнию с Мэгги, — говорю я, хотя чувствую сильное подозрение, что она уже знает об этом. Что-то подсказывает мне, что она знает обо всём, что я пытаюсь от неё скрыть.
— Это большой шаг по сравнению с нашей прошлой встречей. Вы двое тогда вообще не разговаривали.
— Ну, я постаралась выстроить мостик, но теперь не думаю, что это сработало, и я просто не знаю, что делать.
Как, чёрт возьми, она воспримет это? Должно быть, у меня сдали нервы от того, что нахожусь здесь, раз я так начала. Но она отъезжает на своем стуле на колёсах и задаёт мне, по меньшей мере, дюжину наводящих вопросов, чтобы помочь лучше понять ситуацию.
Я кое-как отвечаю. Возможно, это выглядит вдумчиво, но на самом деле я не могу перестать смотреть на часы. Прошло четырнадцать минут. Почему, чёрт побери, моя мама не нашла записку? Она была на пути к дому. Значит, у неё не должно было занять много времени, чтобы примчаться сюда.
Естественно, она бы, по крайней мере, позвонила, верно? Когда ваша дочь оставляет записку, полную душевной драмы, заканчивающуюся как: «Если ты хочешь узнать, что со мной происходит, ты можешь позвонить моему психотерапевту. Она знает, насколько всё на самом деле плохо».
— Хлоя, должна отметить, ты держишься очень отстранённо.
— Простите. — Это всё, что я могу из себя выдавить. Я становлюсь полностью опустошённой.
Боже, не знаю, кого я хочу обмануть. Это смешной план, и он никогда бы не сработал.
Я слышу звонок во входную дверь и делаю над собой огромное усилие, чтобы не усмехнуться. Вместо этого я хлюпаю носом и смотрю вниз на руки. Возможно, мне следует что-то сказать? Что, чёрт побери, она у меня только что спросила?
— Я просто хочу, чтобы всё снова стало нормально. — Надеюсь, такой ответ прокатит.
Я слышу снаружи мамин голос. Даже несмотря на то, что он приглушён стенами, различаю в нём командные нотки. Я была по ту сторону этого тона, поэтому моё сердце ноет за бедную маленькую секретаршу, которой он предназначен.
Взгляд доктора Киркпатрик быстро переключается на дверь, недовольная гримаса на мгновение морщит её губы перед тем, как она снова смотрит на меня.
— Возможно, для тебя настала пора переосмыслить «нормальность», чтобы прийти к пониманию того, что происходит сейчас.
— Не понимаю, почему всё просто не может быть как раньше.
— Есть времена, когда перемены неизбежны.
— Я не хочу перемен!
Мой голос звучит как у двухлетнего плаксивого ребенка, но мне плевать. Её взгляд снова переключается на дверь, за которой голос моей мамы становится громче, словно в театральной постановке. Секретарша отбивается, как может, но моя мама — это сила, с которой нужно считаться.
Я строю озабоченное выражение лица.
— Там всё в порядке?
— Уверена, что да.
Мама кричит что-то очень похожее на «я засужу тебя», и мои плечи сжимаются.
