— Вам точно не стоит проверить?
— Это поможет тебе расслабиться?
Тяжело сглатываю, сгорбив плечи.
— Определённо.
Она выскальзывает наружу, забирая свой блокнот с собой. Я срываюсь с кушетки, как только слышу щелчок закрывшейся двери. На её маленьком столе скудно, в верхнем ящике маркеры и зажимы для бумаги. Большинство закрыто. Проклятье.
Я вздыхаю, прислонившись к столу. Краем глаза замечаю кожаный ремешок. Её портфель.
Через дверь я слышу, как доктор Киркпатрик пытается успокоить мою мать. Возможно, она ничего не скажет про то, что я здесь. Тот факт, что в этот момент она спорит с моей мамой, является нарушением врачебной тайны. Но, думаю, этот спор будет безуспешным.
Я откидываю тяжелый кожаный полог её сумки и пролистываю многочисленные счета и образовательные статьи. Есть несколько файлов с незнакомыми именами пациентов, но больше ничего. Нет, это не может быть очередным тупиком. Просто не может.
Я снова пролистываю файлы, и мои пальцы цепляются за тонкую обёрточную бумагу, которую я прежде не заметила. Заголовка нет.
Тяну её наружу и просматриваю бумаги. Это записи по медитации. Записи по учебной стратегии. Я просматриваю бумаги, скрепленные вместе и это… о, боже. О, боже, это не может быть правдой.
Но так и есть.
Мои колени опасно слабеют. Я заставляю их держаться только силой воли, мои пальцы крепко зажимают скрепленные бумаги.
На первой странице список исследовательской группы. На второй список химических побочных эффектов. Я вижу маленькие красные пометки точками напротив каждого из имён на первом листе. Своего рода код. Или перечень проверочных операций.
Я слышу звон дверного колокольчика и бросаю папку обратно в её сумку, держа в руках эти документы. Кровь стучит в ушах, пока я закрываю сумку и засовываю её обратно под стол. Дрожащими руками складываю документы и глубоко засовываю их к себе в сумку. Я всё ещё вожусь с молнией, когда доктор Киркпатрик возвращается, качая головой.
— Приношу извинения за то, что нас прервали. Хлоя, ты в порядке?
Сомневаюсь. Моё сердце бьётся со скоростью, наверное, три тысячи ударов в минуту, а дышу я чаще, чем колибри. Говорю только то, о чём могу думать:
— Это же была моя мама?
Это… о, боже, это блестяще. Я даже не думала об этом, когда вынашивала свой план, но моя мама вмешалась в этот внеплановый сеанс. Да, это, безусловно, является уважительной причиной для паники.
Доктор Киркпатрик садится в кресло и смотрит на меня так, будто вычислила весь план.
— Да, это была она. Что-то подсказывает мне, что ты не удивлена её приходу, учитывая тревожную записку, которую ты оставила на кухонном столе.
Я опускаю взгляд и кусаю нижнюю губу, надеясь, что моя лишающая трудоспособности паника пройдет под влиянием стыда.
— Хлоя, возможно ли, что какая-то часть тебя хотела, чтобы твоя мать пришла сюда и доказала твою значимость?
Единственная вещь, которую моя мама доказала, появившись здесь, — это то, что контроль нужен ей так же сильно, как большинству из нас — кислород. Но этого я не говорю. Я делаю уязвлённое выражение лица и поднимаю на неё глаза.
— Возможно, — говорю я слабым голосом.
Доктор Киркпатрик наклоняет голову и ждёт какое-то время. Оно тянется слишком долго, так долго, что я начинаю думать, насколько близко сижу к женщине, которая похитила мою память. Думаю о маленьких красных пометках рядом с нашими именами, и это всё, что я могу сделать, чтобы не сорваться с кушетки и не выбежать за дверь.
— Хлоя, это понятно, что ты жаждешь внимания от мамы, нуждаешься в доказательствах её любви. Но, возможно, нам стоит поговорить о более конструктивных способах для удовлетворения твоих потребностей?
Я киваю, и это легче, чем должно быть, учитывая, с кого началось всё дерьмо, которое происходит сейчас. Но ничего. Она может проповедовать всё, что захочет. Если у меня в сумке именно то, что я думаю, уверена, что в следующий раз, когда я услышу её слова, она будет держать руку на Библии, а справа от неё будет сидеть судья.
Глава 26
Адам паркуется на школьной парковке через пять минут после того, как сказал, что подъезжает. Я выбираюсь из своей машины и забираюсь к нему на переднее сиденье. Он переоделся и принял душ, но по-прежнему выглядит ужасно расстроенным. И даже когда он пропускает пальцы сквозь мои волосы и шепчет «привет» возле моих губ, я не могу поцелуем стереть это выражение с его лица. Не в этот раз.
— Так что случилось? — спрашивает он.
Я не отвечаю и не спрашиваю, из-за чего он расстроен. Позже для этого будет время. Расстёгиваю сумку и даю ему бумаги с названиями химикатов и побочными реакциями. Перемещаюсь обратно на свою сторону машины, потому что мне не нужно читать это. Я знаю каждый из побочных эффектов.
Реалистичные сновидения. Повышенная способность к обучению. Сухой язык. Полидипсия. Лунатизм. Головные боли. Параноидный бред. И мой любимый — нарушения памяти.
Адам просматривает страницу, нахмурившись.
— Что это?
— Ну, они ещё не придумали этому громкое название, но я уверена, что это разновидность бензодиазепина. Ну, что-то вроде... Рогипнола.
Он смотрит на меня широко распахнутыми от шока глазами.
— Хлоя, каким образом у тебя появилась информация о дозировках и побочных эффектах Рогипнола?
— Это не совсем Рогипнол. Вдобавок ко всем этим треклятым эффектам, Рогипнол вызывает вялое, пьяное состояние. Не очень благоприятное, согласно некоторым исследованиям.
— О чём ты вообще говоришь?
Я протягиваю вторую бумагу, на которой написаны наши имена и маленькие пометки красной ручкой.
