Опустившись на корточки, я откидываю шкуру, чтобы посмотреть, нет ли у нее других травм. Женщина пытается согнуть колени, сжаться в защитный комок, но морщится от боли, и вытягивает ноги. И тут я замечаю темное пятно на ее термобелье.
— У тебя идет кровь?
— Что? — Она прослеживает за моим взглядом до своего живота. — Я так не думаю.
Я хватаю подол ее рубашки и задираю ткань.
— Эй, не прикасайся ко мне! — Она бьет меня по рукам, но останавливается, когда ее взгляд падает на кровавые царапины на ее торсе. — Я не…
— Черт, — рычу я и роняю ее рубашку. — Еще и это?
Ее глаза превращаются в щелочки, а бледные губы становятся тонкими.
— Как будто я хотела, чтобы это произошло!
Оставляю ее, чтобы взять аптечку и подкинуть еще дров в печь.
— Возьми это. — Я протягиваю ей антибиотик и обезболивающее.
— Что это такое?
— Хочешь умереть? Потому что я был бы счастлив вернуть тебя туда, где нашел. Если хочешь жить, прими эти чертовы таблетки.
Отрываю чистую марлю от рулона в упаковке, и как только женщина проглатывает таблетки, я приказываю ей лечь.
Она настороженно смотрит на меня, когда я задираю ее рубашку. Раны на животе и грудной клетке в основном поверхностные. Я подтягиваю рубашку повыше, и женщина безуспешно борется со мной. Она стонет от боли, когда поднимает другую руку, чтобы прикрыть обнаженную грудь. Там, где выпуклость груди встречается с ребрами, виднеется красная, кровавая рана.
— Подними руку.
Женщина медленно поднимает руку над головой.
— У меня болит плечо. Возможно перелом.
— Вывих. — Я смываю засохшую кровь вокруг раны, чтобы лучше понять, с чем имею дело.
Ее взгляд устремляется на меня.
— Как ты… Ты его вправил? — Она вздрагивает, и воздух вырывается через ее стиснутые зубы, когда я касаюсь чувствительной области. — Кажется, я помню. По крайней мере, боль.
Я хватаю фонарик из аптечки и включаю его.
— Возьми. Держи его прямо здесь.
Она ужасный помощник. Луч света сияет почти везде, кроме тех мест, где он мне действительно нужен. Я делаю все возможное, чтобы очистить область, и именно тогда я вижу что-то темное, выступающее из раны. Это не может быть одно из ее сломанных ребер, не тот размер и цвет.
— Ты на что-то напоролась.
— Напоролась? Ты серьезно?
— Я всегда серьезен.
Встаю и хватаю деревянную ложку и плоскогубцы с игольчатым наконечником. Заливаю плоскогубцы кипятком и подношу деревянную ручку ложки к ее рту.
— Что ты делаешь?
Засовываю деревянную ложку между ее коренными зубами, и ее глаза расширяются от паники.
— Прикуси. Это будет больно.
Она издает какой-то неразборчивый звук, который достаточно легко перевести. Что-то вроде: «О, боже, нет. Пожалуйста, подожди. Дай мне еще одну секунду…»
Вырываю кусок дерева размером с мизинец из ее тела, и женщина кричит за деревянной ложкой. Слезы текут по ее лицу, а дыхание такое учащенное, что кажется, она сейчас упадет в обморок. Хорошо. Легче работать, когда она в отключке. Ей удается оставаться в сознании, пока я обрабатываю рану стерильной марлей и закрываю медицинской лентой. Ее щеки мокры от слез и пота, но женщина не издает ни звука, когда я вынимаю ложку из ее зубов.
— А теперь ешь.
Я возвращаюсь на свое место за завтраком спиной к ней.
— Спасибо, — выдыхает она, вероятно, борясь с остаточной болью.
Я киваю и, засунув в рот теплую овсянку, напряженно выдыхаю.
Застрять со случайной женщиной в моем пространстве достаточно плохо.
Застрять с умирающей женщиной в моем пространстве было бы еще хуже.
ДЖОРДАН
Три вещи я узнала о человеке, который спас мне жизнь.
