— Что это такое?
— Хочешь умереть? Потому что я был бы счастлив вернуть тебя туда, где нашел. Если хочешь жить, прими эти чертовы таблетки.
Отрываю чистую марлю от рулона в упаковке, и как только женщина проглатывает таблетки, я приказываю ей лечь.
Она настороженно смотрит на меня, когда я задираю ее рубашку. Раны на животе и грудной клетке в основном поверхностные. Я подтягиваю рубашку повыше, и женщина безуспешно борется со мной. Она стонет от боли, когда поднимает другую руку, чтобы прикрыть обнаженную грудь. Там, где выпуклость груди встречается с ребрами, виднеется красная, кровавая рана.
— Подними руку.
Женщина медленно поднимает руку над головой.
— У меня болит плечо. Возможно перелом.
— Вывих. — Я смываю засохшую кровь вокруг раны, чтобы лучше понять, с чем имею дело.
Ее взгляд устремляется на меня.
— Как ты… Ты его вправил? — Она вздрагивает, и воздух вырывается через ее стиснутые зубы, когда я касаюсь чувствительной области. — Кажется, я помню. По крайней мере, боль.
Я хватаю фонарик из аптечки и включаю его.
— Возьми. Держи его прямо здесь.
Она ужасный помощник. Луч света сияет почти везде, кроме тех мест, где он мне действительно нужен. Я делаю все возможное, чтобы очистить область, и именно тогда я вижу что-то темное, выступающее из раны. Это не может быть одно из ее сломанных ребер, не тот размер и цвет.
— Ты на что-то напоролась.
— Напоролась? Ты серьезно?
— Я всегда серьезен.
Встаю и хватаю деревянную ложку и плоскогубцы с игольчатым наконечником. Заливаю плоскогубцы кипятком и подношу деревянную ручку ложки к ее рту.
— Что ты делаешь?
Засовываю деревянную ложку между ее коренными зубами, и ее глаза расширяются от паники.
— Прикуси. Это будет больно.
Она издает какой-то неразборчивый звук, который достаточно легко перевести. Что-то вроде: «О, боже, нет. Пожалуйста, подожди. Дай мне еще одну секунду…»
Вырываю кусок дерева размером с мизинец из ее тела, и женщина кричит за деревянной ложкой. Слезы текут по ее лицу, а дыхание такое учащенное, что кажется, она сейчас упадет в обморок. Хорошо. Легче работать, когда она в отключке. Ей удается оставаться в сознании, пока я обрабатываю рану стерильной марлей и закрываю медицинской лентой. Ее щеки мокры от слез и пота, но женщина не издает ни звука, когда я вынимаю ложку из ее зубов.
— А теперь ешь.
Я возвращаюсь на свое место за завтраком спиной к ней.
— Спасибо, — выдыхает она, вероятно, борясь с остаточной болью.
Я киваю и, засунув в рот теплую овсянку, напряженно выдыхаю.
Застрять со случайной женщиной в моем пространстве достаточно плохо.
Застрять с умирающей женщиной в моем пространстве было бы еще хуже.
ДЖОРДАН
Три вещи я узнала о человеке, который спас мне жизнь.
Во-первых, он сварливый засранец эпических масштабов.
Во-вторых, он страшно большой. Высокий, мускулистый и властный.
В-третьих, ему не нравится, что я здесь.
Я лежу перед огнем, подо мной и сверху на мне шкуры животных, я открыто смотрю на спину мужчины. Его плечи, обтянутые коричнево-черной фланелью, широки, как стол, за которым он сидит. Черная шапочка надвинута на уши, темные волосы вьются на шее. Когда он подошел ближе, я заметила, что его густая темная борода, обрамляющая пугающе холодные карие глаза, делает его больше похожим на животное, чем на человека.
Хотя он говорил, что не планирует убивать меня, я не уверена в этом. Кажется, мужчина теряет терпение всякий раз, когда я открываю рот. К тому же он не из мягких людей, учитывая то, как маневрировал мной, ухаживая за моей травмой, не обращая ни малейшего внимания на мои протесты. Я внимательно следила за вспышкой похоти в его взгляде, когда он оголил мою обнаженную грудь, но не увидела ничего, кроме сосредоточенности на уровне врача.
Мужчина, живущий в глуши, вдали от цивилизации, и даже не бросал взгляд на обнаженную грудь. Даже на секунду.
Так с чем же я здесь имею дело?
Он не тот сумасшедший убийца-псих, каким я его себе представляла.
Но добрый самаритянин? Святой? Нет, он далек от благочестия.
Недосыпание и травмы, облегчение боли после таблеток, которые он потребовал, чтобы я приняла, заставляют меня устать. Пушистое тепло разливается по моим венам, и я борюсь со сном, наблюдая, как мужчина моет нашу посуду после завтрака в старом металлическом тазу. Затем он перебирает аптечку первой помощи и…
Его голова резко поворачивается к окну, когда особенно сильный порыв ветра обрушивается на маленький дом. «Дом» слишком щедрое название. Больше похоже на темную, сырую охотничью лачугу. В бессонные утренние часы я провела осмотр помещения — одна комната, один стол, два стула и чердак примерно в шести футах от земли. Рядом со стеной с оружием находится кухня хижины — кастрюля, сковорода и несколько различных предметов утвари, аккуратно развешанных на стене. Вдоль пола стоят кувшины, которые, как я предполагаю, наполнены водой, а на другой стене сложены дрова для печи. Хижина устроена как в деревенском эпизоде «Уборки с Мари Кондо». Рядом с моей головой стоит небольшая полка, на которой лежит около дюжины книг, колода карт и пыльный кубик Рубика.
Я бы убила, чтобы заполучить в свои руки книгу.
Но спрашивать может быть смертным приговором, поэтому вместо этого слепо смотрю на огонь.
Дверь открывается, и ледяной ветер хлещет меня за секунду до того, как я вижу, как большой парень исчезает и захлопывает ее за собой.
Выдыхаю напряжение, которое сдерживала, и позволяю своим глазам закрыться. Может быть, он пошел за помощью? Мои веки распахиваются. Что, если он уйдет и никогда не вернется?
Линкольн должен искать меня, верно? Может, он и изменщик, но должен быть совершенно бессердечным, чтобы оставить меня умирать в горах. Как только шторм пройдет, уверена, что дюжина вертолетов будет кружить вокруг этого района, разыскивая меня.
Ненавижу сомнения, которые переполняют мою грудь. Я не могу полагаться на то, что меня найдут. Мне нужно спасти себя.
Я буду есть, спать и с каждым днем становиться все сильнее, пока не смогу выбраться отсюда самостоятельно.
АЛЕКСАНДР
— Эм... эй?
