В душе царит восхитительная безмятежность. В ожидании она убирает руку, которой держала его за шею, сбрасывает якорную петлю, и они, влекомые течением, зависают в толще воды. Он снова дергается. Ей в лицо рвутся воздушные пузыри, сначала один, потом второй.
«По одному на каждое легкое, — размышляет она. — Он достиг своего предела. Все, конец, больше ничего не осталось. Одна только морская вода».
Мерседес отпускает его, чувствуя, что в ее объятиях он обмяк, как тряпичная кукла. Пинает, вложив в это движение все свое презрение. После чего устремляется вверх и уверенными размеренными гребками поднимается на поверхность.
65
Феликс
Маячок подает сигналы, когда Феликс заходит на второй круг. На самой границе радиуса действия оборудования, потому как его катерок уступает «Принцессе Татьяне» примерно как «Фиат» — «Мазерати». Некоторое время назад он потерял яхту из виду, но упорно следует тем же курсом, полагая, что она никуда не свернет, и надеясь на лучшее.
Когда маячок возвращается к жизни и на самом краю радара начинает мигать яркая точка, в его душе вспыхивает невероятное облегчение. Он тихо любит Мерседес Делиа с девяти лет. Если вода заберет ее, он не переживет.
Так далеко от берега в своей жизни он еще не отходил. Моряки с Кастелланы никогда не рыбачат на траулерах — в щедрых водах их родного дома достаточно даров моря, воспользоваться которыми можно, даже не теряя из виду скалы на западной оконечности острова. Простор окружающего мира Феликса пугает, но он все равно упорно рвется вперед, благодаря бога, который подбросил ему мысль захватить пару канистр солярки, дожидаясь, когда «Принцесса Татьяна» выйдет в море. Указатель уровня топлива дошел до середины. Еще немного, и без этих запасных канистр они с Мерседес уже не смогли бы вернуться обратно.
Как же одиноко в этих безбрежных водах во тьме. И как красиво. Феликс смотрит на медленно ползущую по экрану точку и следует к ней курсом, который ему проложила луна.
Он находит ее, когда восходит солнце. Она лежит на спине и смотрит в небо. Как же свободно чувствует себя в воде Мерседес. Без малейшего намека на страх перед ней. Должно быть, замерзла, но виду не показывает. Черные волосы лежат нимбом на поверхности моря, на лице застыло невиданное им доселе выражение, сродни ликам святых великомучеников, которые можно увидеть на витражах в церкви, — лучезарность счастья и безмятежность.
«Покой, — думает он. — Она обрела покой».
Он выключает двигатель и последние несколько метров до нее преодолевает по инерции. Она переворачивается и плывет к нему сильными легкими гребками. Потом замирает на месте и поднимает на него глаза.
— Дело сделано? — спрашивает он.
— Сделано, — отвечает она. — Поехали домой.
Эпилог
— Pasaporte?
Донателла застывает как вкопанная. Паспорт. Он требует у нее паспорт. Боже правый, Господи Иисусе.
Она в упор смотрит на матроса. Тот явно нездешний. Паром с материка, и команду на него набирают отовсюду. Ее он видит впервые. Примерно на это она и рассчитывала, ведь любой, кто с ней знаком, точно не дал бы ей бежать. Она ждала до последнего, металась по пристани со своей сумкой. Чтобы подняться на борт до того, как Ла Кастеллана прознает о ее планах.
— Я… — начинает она, запинается, но тут же вспоминает об отце и использует его в качестве уловки: — Паспорт у моего папы. Он забрал его с собой и сейчас ждет меня в каюте.
Парень оглядывает ее с головы до ног. Плотоядно, сверху вниз. «Нет, я так больше не могу, — думает она. — Это невыносимо. Все эти мужики пялятся на меня, будто я существую только для их удовольствия. Или для презрения».
— Давайте я пройду, найду его и вернусь обратно, — самым уверенным тоном заявляет она.
На пароме наверняка есть где спрятаться. Там полно кают, не говоря уже о трюме, битком набитом разным товаром.
Она пытается проскользнуть мимо матроса, однако тот преграждает ей путь и говорит:
— Lo siento.
— Но он меня ждет! — плачет она.
Парень мотает головой и таращится на ее грудь.
«Отсюда надо бежать. Иначе нельзя. Это место погубит меня».
— Прошу вас… — умоляет она. — Пожалуйста…
Но он лишь качает головой, наслаждаясь кратким мигом своей власти. Многие обожают демонстрировать ее хорошеньким девочкам.
— Без паспорта не пущу, — говорит он, еще раз оглядывая ее с головы до ног, и подчеркнуто добавляет: — Sinjorina.
Когда паром отчаливает от берега, она стоит на причале и плачет. Мимо то и дело кто-то снует, но никто даже не думает остановиться. Она ведь sirena. И если чего и заслуживает, то только безразличия.
«Я в ловушке. С этого острова мне не выбраться. Без паспорта я уехать не могу, а если подам на него, отец узнает обо всем еще до того, как мне удастся заполнить бумаги. Это тупик».
Донателла поднимает лицо к утреннему солнцу и плачет. Ее окликают. Какая-то девушка. Говорит по-английски:
— Донателла? Что произошло? Опоздала на паром, что ли?
Татьяна стоит на причале и с высоты своего положения взирает на ее муки. Прямо лучится любопытством. Хмурится.
— Боже мой, ну и видок у тебя, краше в гроб кладут, — произносит она. — Заболела, что ли?
Из глаз Донателлы брызжут слезы.
Татьяна опускается рядом с ней на корточки и заглядывает в лицо, хмуря брови.
— О боже, послушай, все не так плохо! Просто сядешь на следующий паром, и дело с концом.
— Как? — воет она. — У меня даже документов нет.
