— То, что думаю я, не имеет никакого значения, — со смехом отвечает Мерседес.
Лоренс тоже смеется и говорит:
— Это точно. Речь же, по сути, о том, что в этом году разрекламировал «Форбс», не так ли? — Потом вглядывается в экран и бормочет: — Блютус у тебя включен?
Она проверяет телефон.
— Извини.
Включает. Телефоны рядом друг с другом отзываются едва заметной вибрацией. Лоренс улыбается.
— Так что вам понадобится? — спрашивает он.
Мерседес кладет в эспрессо ложечку сахара и помешивает. Пробует на вкус, выливает кофе в стакан со льдом. Глубоко вдыхает запах. На свете больше нет кофе, который обладал бы таким ароматом и так бодрил в жаркий день.
— Точно сказать не могу. У нас заканчивается все белое и почти не осталось розового. На прошлой неделе были русские.
Он чуть приподнимает бровь.
— Может, тогда вам привезти еще и водки?
Она согласно кивает.
— Всю, что есть.
Он берет свой крохотный блокнот с такой же крохотной ручкой, прикрепленной к нему цепочкой, и делает в нем небольшую пометочку.
— На данный момент у меня есть поистине восхитительное «Грюнер Вельтлинер».
— Звучит совсем не по-французски, — отвечает она.
Лоренс закатывает глаза.
— То же самое сказала и твоя мать.
— Я в том смысле, что, может, закажем снова то, что ей точно по вкусу?
Он еще раз закатывает глаза.
— Я пришлю лишнюю бутылку вместе с заказом. Может, ты попробуешь подсунуть ей? — говорит он.
Мерседес опять смеется. Для агента Европола [8] он весьма заинтересован в продаже вина.
— Конечно. Но гарантирую, что она меня даже слушать не станет.
Телефоны опять тихонько жужжат. Мерседес и Лоренс опускают взгляд на экраны, потом снова смотрят друг на друга.
— Прости, — тихо произносит она, — но я всегда сомневаюсь, что то, что я тебе сообщаю, может принести хоть какую-то пользу.
— Конкретного ответа на это у меня нет, — отвечает он, — я и сам мелкая сошка. Но что-то из того, что я передаю дальше по цепочке, может иметь для кого-то определенный интерес. Мне вряд ли когда-нибудь расскажут, разве что это повлияет непосредственно на меня. Но нам не дано знать, какая именно информация о том, кто, где и когда был, может оказаться значимой. Именно по этой причине мы объединяем в одно целое все имеющиеся в наличии ресурсы. А с вашим герцогом, который держит в тайне все, вплоть до данных иммиграционной службы…
Он умолкает на полуслове — в этот момент мать Мерседес подходит к их столику, пряча в карман передника блокнот, и целует дочь.
— Ты сегодня рано, — говорит Ларисса.
— Да. Мам, прости, но я пришла сказать, что вечером не смогу выйти на работу. Звонила Татьяна, она во вторник приезжает.
— А-а, — отвечает Ларисса, опускаясь на стул.
— Прости, — повторяет Мерседес.
Ларисса смиренно пожимает плечами.
— Ничего не поделаешь. Ты уже поела или тебе чего-нибудь принести?
— Хотелось бы, но мне сначала надо сбегать в цветочный магазин, а после подготовить дом к завтрашнему визиту уборщиков. Видела бы ты, в каком состоянии эти дамы на прошлой неделе оставили ванные комнаты. Все ванны в буро-коричневых пятнах. Как потеки масла.
— Фу, — говорит Ларисса.
— К тому же, естественно, она заказала на пятницу местных омаров. Поэтому мне еще надо найти Феликса, а это не…
— Не переживай, все нормально, — перебивает ее Ларисса: в голосе ее дочери пробиваются панические нотки. — Ты ведь готовишься к дню Святого, да? Пожалуйста, скажи, что да.
Ларисса до сих пор не может называть их Святого по имени, в определенном смысле возлагая на него вину за всю печаль, которую ей пришлось испытать в жизни.
«Какой усталый у нее вид, — думает Мерседес. — Шестьдесят семь в современном мире еще не старость, но работать ей с каждым годом становится все труднее, а ноги болят все больше и больше. Мне нужно разобраться с Татьяной. Она не может держать меня вечно. Мне сорок три года, мама ближе к ночи начинает хромать, а я большую часть ночей провожу одна в односпальной кровати».
Мерседес накрывает мамину руку своей. Чувствует шрамы, оставшиеся за жизнь, проведенную на кухне.
