— Конечно. Идти назад гавань, там.
— Спасибо, — снова произносит Робин и в этот момент чувствует, что невероятно устала.
Оставшись одна, она садится на кровать с золотистой передней спинкой, вырезанной в виде огромного лебедя. Но на роскошной кровати всего лишь две крохотные подушки, белая хлопковая простыня со следами штопки, оранжевое вышитое «фитильками» покрывало да неумолимо твердый матрац.
«Ровно то, что я и заслужила», — думает она.
Робин дает себе несколько минут отдыха и идет в ванную помыться, почистить зубы и привести себя в порядок. Трубы не спрятаны за оштукатуренные стены, а открыты взору, но воду в раковину под зеркалом в золоченой раме изрыгает дельфин, опять же золоченый. Очевидно, здесь любят пускать пыль в глаза.
[9] Британская актриса.
Джемма
Апрель 2015 года
7
Задним умом все крепки. И когда она оглядывается назад, то очевидно, что все начало разваливаться в тот самый день, когда она купила на обеденные деньги лотерейный билет и выиграла пять тысяч фунтов.
Джемма Хэнсон стоит на тротуаре у супермаркета «Косткаттер» и не сводит с билета глаз. Проверяет снова и снова, но все равно видит перед собой в ряд три символа в виде скрещенных указательного и среднего пальцев и магическое число. Пять тысяч фунтов стерлингов.
Она возвращается обратно в магазин, ждет, когда на кассе станет поспокойнее и никого не будет рядом с холодильниками с пивом, после чего подходит к кассиру и протягивает ему билет. Она ожидает, что деньги ей выдадут наличными прямо на месте в пластиковом пакете или как-то еще. Но на его лице не отражается ничего кроме скуки.
— Выигрыши такого рода мы не выплачиваем, — говорит он. — Вам надо отправить билет по почте, и деньги зачислят на ваш банковский счет.
Ой.
— Но у меня нет банковского счета.
Он вскидывает брови.
— Банковский счет есть у всех.
Джемма в ответ лишь красноречиво разводит руками.
— Как же вы тогда оплачиваете счета?
Вот так вопрос. Счета? По субботам мама дает ей деньги на обеды и карманные расходы. Телефон ей оплачивает тоже мама, номер Джеммы записан на ее имя. Говорит, что так проще и дешевле, но Джемма-то знает, что это просто такая форма слежки.
Пока она размышляет, взгляд кассира становится напряженным.
— И сколько же вам лет? — спрашивает он.
— Об этом надо было спрашивать, когда вы мне его продавали, — отрезает Джемма и выбегает из магазина, потому как ей всего пятнадцать.
— А ты маму попроси, — говорит Харриет, — она сможет зачислить выигрыш на свой банковский счет.
— Не будь дурой, Хэтти, она меня убьет!
— Это еще почему?
Харриет донельзя наивна. Оно и понятно, ведь у нее с родителями полный порядок. А вот Наз понимает Джемму с полуслова. Наз уже не первый год ведет двойную жизнь, имея в запасе большую сумку одежды, в которую можно переодеться в туалете, чтобы никто над ней не смеялся.
— Для начала, — отвечает Джемма, — мне придется признаться в незаконной покупке лотерейного билета на обеденные деньги.
Харриет делает озабоченное лицо.
— Разве это незаконно?
Наз отрешенно закатывает глаза.
— Ну да. Участвовать можно только с шестнадцати. Потом начнется лекция в духе: «А что еще ты от меня скрываешь? Я же говорила тебе, что эти девочки — дурная компания. А что вы вытворяете, когда отправляетесь друг к дружке с ночевкой? Надо полагать, пьете и крутите шашни с мальчишками». Все в таком духе.
Харриет хихикает, потому что на самом деле это правда. Они прикрывают друг дружку с четырнадцати лет. Нет, миссис Хан, она в туалете и не может подойти к телефону. Думаю, решила сходить по-большому. Хорошо, когда она выйдет, я попрошу ее вам перезвонить. Да нет, судя по всему, у нее запор, ага. Да, проект продвигается просто супер, сделаем все в самом лучшем виде.
— Она, конечно же, взбесится, — говорит Харриет, — однако пять кусков — это пять кусков. Ради этого стоит потерпеть лекцию, разве нет?
— Ты просто не знаешь мою маму, — говорит Джемма.
— Да ладно тебе, — отвечает ей Харриет, — не такая она и ужасная. Что она, по-твоему, сделает?
— Позвонит моему отцу, — мрачно произносит Джемма.
— Все, — говорит Робин, — мне придется позвонить твоему отцу.
Из глаз Джеммы уже катятся слезы.
— Нет, мамочка, не надо! Какое он вообще имеет к этому отношение?
— Он твой отец, Джемма, — отвечает Робин, сопровождая эти слова своим фирменным жертвенным вздохом.
Тем самым, от которого Джемма вот уже долгие годы чувствует себя куском дерьма. «Взгляни на меня, — будто говорит он, — посмотри, как мне тяжело с тобой. Подумай, какой груз я на себе тащу. Не могу выбраться никуда поужинать, не могу даже на пару деньков слетать в Амстердам, чтобы отдохнуть, и все только потому, что без конца торчу с тобой. Вот бы у меня не было детей. Не было тебя». Все это — в одном вздохе.
— Я знаю, — горько произносит Робин, — ты не хочешь омрачать свои замечательные выходные. У папы ведь так здорово, правда?
«Каждый раз одно и то же. Каждый раз. Малейший проступок, и она тут же тычет мне в лицо их разводом». Как будто в этом виноваты не они сами, а Джемма.
— Я не просила вас расставаться, — отвечает она.
И это чистая правда. Хотя сказала она это, конечно же, зря. Ей никогда не удается выразить то, что нужно. «Но, мам, мне от этого больно. Когда ты говоришь, как тебе тяжело со мной, мои мысли заволакивает туманом, и тогда мне уже не найти правильных слов. В такие минуты я не могу думать ни о чем, кроме раскаленно-красной... штуковины... которая пожирает меня изнутри. Мне от этого больно!»
И, конечно, мама начинает кричать:
— Думаешь, я этого хотела? Боже правый, Джемма, если тебе сейчас так безумно себя жалко и ты хочешь кого-то обвинить, то почему бы тогда не начать с Кэролайн?
Это слово она произносит тем ядовитым тоном, каким ее одноклассники обсуждают непопулярных девчонок. Эта интонация в нос и ударение на первый слог придают имени ее мачехи привкус прокисшего молока. Осталось только изобразить пальцами в воздухе кавычки.
Робин уже накрутила себя. «Я хочу уйти, — думает Джемма, — знала ведь, что ей ничего нельзя говорить. Хочу, чтобы это прекратилось. Неужели так сложно сказать: „Ты была неправа, а теперь давай найдем решение?“ Хотя бы разок. Почему я всегда должна выступать в роли дьявола?»
