— Что это? — спрашивает Феликс, всем своим видом пытаясь показать, что ему скучно, хотя визгливый голос выдает его с головой. — Аэроплан?
— Нет, — отвечает Мария, — аэропланы выглядят вот так.
С этими словами она вытягивает руки в стороны. На склоне горы над замком еще с войны лежат брошенные обломки немецкого самолета — излюбленное место игр поколений кастелланских детей.
— Я знаю, что это такое, — уверенно заявляет Мерседес, вспомнив фотографию, увиденную в какой-то книге. — Это вертолет.
Все в изумлении смотрят на нее.
— Jala! — кричит Лисбета. — В самом деле? Это вертолет?
Они даже автомобиль никогда не видели.
— Ага! Смотри! Видишь?
С расстояния в сто метров пропеллер уже отчетливо различим. Они видят пилота в темных очках и тени пассажиров. Вертолет сверкает белизной, по бокам от носа до хвоста тянутся золотистые и лазурные полосы, на дверце — лазурный щит с золотой короной и силуэтом их замка.
Феликс хмурится.
— Это же наш флаг! — Поскольку воздух теперь наполняется оглушительным ревом, ему приходится кричать. — Что за...
— Это герцог! — вопит Донателла. — Это el duqa!
Вертолет проносится над их головами и летит дальше к замку, а они в изумлении смотрят друг на друга. Напрочь позабыв о сиренах, дети мчатся посмотреть, где приземлится эта большая птица.
Воскресенье
5
Мерседес
Феликсу все это совершенно не нравится. Он бросает канат, который сворачивал, и ругается.
— Черт подери, Мерседес.
О нет. Только не начинай.
— Я серьезно. Она держит тебя за рабыню.
Она прикусывает губу.
— Извини, — говорит он и с обреченным видом опять берет в руки канат.
— Все нормально, — отвечает она.
Требования семейства Мид омрачали весь их брак. У него есть полное право время от времени возмущаться.
— Ты все равно должна ей сказать. Даже если она раскричится. Ты ничегошеньки ей не должна.
— Будем надеяться.
Контракт. Тот чертов контракт. Проценты на проценты: груз на всю жизнь.
— Поговори с ней. Я больше не могу так жить.
Она холодно смотрит на него.
— Это угроза?
— Нет. Но это дерьмовая жизнь, Мерседес.
— Я знаю, — отвечает она. — Мне жаль.
Извини, мне жаль. Она постоянно просит прощения. Будто вся ее жизнь превратилась в одно сплошное извинение.
— Есть куча других работ, где людям приходится жить в доме работодателя, — продолжает она, — сам знаешь.
— Знаю, — отвечает он. — И все равно думаю, что это отстой. Я просто хочу, чтобы ты вернулась домой.
— Я тоже хочу, — соглашается Мерседес.
С каждым днем она все больше тоскует по их маленькой спальне. Тоскует по совместным подъемам затемно, утренним делам — сварить кофе, а потом пить его в саду, глядя, как горизонт окрашивается солнечным светом.
«Я скучаю по многому, — думает она. — По всему. Мне хотелось бы иметь детей. Я скучаю… просто по возможности болтать целый день или, наоборот, молчать. По возможности интересоваться его мнением, не назначая предварительных встреч. Хочу делиться мелкими новостями до того, как они сменятся чем-то новым и забудутся прежде, чем мы друг с другом увидимся. Заниматься любовью, когда заблагорассудится. Держаться за руки. Не запирать дверь, когда принимаешь душ. Работать бок о бок и шутить, помогая друг другу преодолеть усталость. Я скучаю по мужу».
Он возвращается на лодку, берется за корзины и протягивает ей одну из них, наполненную поблескивающими на солнце сибасами.
— Держи. С минуты на минуту должен подъехать папа, к этому времени у нас все должно быть готово.
