— Ах да, я забыла, — продолжает мать, — Кэролайн ведь покупает тебе серебряные ожерелья и готовит цыплят в гранатовом соке по рецепту Оттоленги [10]. Она ведь само совершенство, не так ли? Не то что твоя скучная старая мать.

— Прекрати! — визжит Джемма. — Прекрати немедленно!

— Давай тогда посмотрим, что Кэролайн на это скажет. Как тебе такой вариант?

Джемма вихрем выбегает из комнаты и взлетает по лестнице в свою спальню. Потом с силой захлопывает дверь и подпирает креслом ручку. После чего ложится в постель и смотрит в потолок. Хочется плакать, но она не станет. В последнее время ей постоянно хочется реветь, сдирать с лица кожу и выть на луну. «Ну почему? — думает она. — Почему они произвели меня на свет, если не собирались любить?»

Патрик раздражен. Не из-за лотерейного билета как такового, а из-за доставленных ему неудобств.

«Было бы здорово, если бы слова „семейное собрание“ не означали бы исключительно, что „у Джеммы опять неприятности“. Интересно, они вообще замечают, что собираются под одной крышей, только когда у них появляется повод на меня наорать?»

— У меня сейчас очень важные переговоры! — восклицает отец. — Ты об этом подумала? Ты вообще хоть когда-то о ком-нибудь, кроме себя, думаешь?

— Господи, да я всего лишь купила лотерейный билет. И в тот момент вообще ни о чем особо не думала. Вас послушать, так я кого-то убила.

В прошлом году один парень из их школы и в самом деле совершил убийство. Пырнул ножом другого в идиотской драке у забегаловки на Йорк-роуд, и тот еще до прибытия скорой скончался от потери крови. После суда местные новостные каналы только и показывали, что плачущее семейство убийцы: маму, теток и сестер. На деле он хороший мальчик. И до этого ни разу не доставлял никаких проблем. Мы его любим.

Патрик грохочет кулаком по кухонному столу.

— Джемма! Это противозаконно! — кричит он. — Что тут непонятного?

Робин поджала губы и осуждающе молчит. В этот момент Джемма по-настоящему ее ненавидит. «Никогда в жизни больше тебе ничего не скажу. И никогда, до самой смерти, тебе не доверюсь. Один-единственный раз случилось хоть что-то хорошее, а ты все испортила. А теперь корчишь из себя бедняжку, которой нанесли страшную душевную рану. Да пошла ты. И его с собой прихвати».

— И что же ты ешь в обед, если тратишь деньги на лотерейные билеты?

— Не билеты, а билет.

— А, ну да, — отвечает Патрик, — так мы и поверили. Раньше ты ничего такого не делала и попалась в первый же раз. Конечно.

Я не попалась. Я сама вам сказала, а это совсем другое дело. Тем не менее урок усвоен.

Джемма сдается, перестает сдерживаться:

— Ну что же, приятно видеть, как вы согласны хоть в чем-то. Воодушевляет.

Патрик отодвигает стул, встает и грузно топает к окну.

— Не хами, — говорит ей Робин.

— Но это ведь правда, — отвечает Джемма, — если вы в чем-то и сходитесь, то только в том, что я засранка.

Она сама себя ненавидит, произнося эти слова.

Патрик проделывает ряд дыхательных упражнений, снимает очки, протирает их небольшой тряпочкой из кармана.

«Интересно, почему у салфеток для очков всегда зубчатые края?» — думает Джемма. Такое часто бывает — в ожидании катастрофы в голову лезут посторонние мысли, никак не связанные с происходящим, словно стараясь заполнить собой тишину. «А в постели он тоже в очках?» — всплывает следующий дурацкий вопрос. Ее тут же начинает тошнить — так противно представлять, что родители занимаются сексом. Отец точно занимается. Что до матери, то у нее с развода мужчин даже рядом не было. Непонятно, что хуже.

— Итак, — говорит Патрик, — вопрос в том, что нам теперь делать.

«Уверена, что вы мне сообщите», — думает Джемма.

— Меня так и подмывает отдать этот выигрыш на благотворительность, — произносит он.

— Но это мои деньги! — в ужасе протестует она.

— Не совсем, Джемма, — безжалостно заявляет он.

— Может, объяснишь почему?

— Патрик, по правде говоря, я не думаю, что... — начинает Робин, однако он поднимает руку с таким видом, будто говорит с подчиненными у себя в кабинете.

— Я прекрасно знаю, что эти деньги без остатка ты потратишь на туфли и айпады, — продолжает он.

«Да! — думает Джемма. — Господи, мне пятнадцать лет. И у всех моих знакомых тряпок втрое больше, чем у меня! А если им хочется капучино, они просто покупают его, а не копят! Надоело позориться и выдумывать предлоги, чтобы отказываться от совершенно нормальных штук!»

В ожидании приговора она нервно переплетает пальцы.

— Поступим иначе, — говорит Патрик, — я скажу вам, как мы поступим. Эти деньги я обналичу и положу на сберегательный счет, доступ к которому ты получишь, когда поступишь в университет.

Через три года. Целую вечность. В этом году ей еще только предстоит сдать экзамены на получение аттестата о среднем образовании. А если она вообще не пойдет в университет, что тогда?

— Но хоть что-то из этой суммы я могу получить?

На глаза наворачиваются слезы. Тут ничего не поделать. Джемма уже представила себя в том черном бархатном платье из «Зары», и ей тяжело просто взять и отказаться от него.

— Зачем?

И Джемма опять сдается, лишь прижимает руки к вискам, молчит и наконец говорит:

— Не важно.

— Ну и не дуйся. Радовалась бы, что мы вообще тебе их оставили. Многие родители так бы не поступили, уж поверь мне на слово.

С кончика ее носа на стол срывается крупная слеза. «Дело совсем не в деньгах, — думает она. — Просто я смертельно устала от того, что вы меня совсем не любите».

Джемма точно знает, что оба видели эту слезу, но родители молчат. Да, сейчас они на нее злятся, но им и обычно не приходит в голову ее обнять.

— Ты приходишь, только когда со мной проблемы, — говорит она.

Патрик несколько мгновений молчит, потом отвечает:

— Так не устраивай проблем.

— В таком случае я вообще не буду тебя видеть.

Ножки его стула скрипят по полу.

— Ну все, хватит, — говорит он, — жду тебя в пятницу.