Наз отрешенно закатывает глаза.
— Ну да. Участвовать можно только с шестнадцати. Потом начнется лекция в духе: «А что еще ты от меня скрываешь? Я же говорила тебе, что эти девочки — дурная компания. А что вы вытворяете, когда отправляетесь друг к дружке с ночевкой? Надо полагать, пьете и крутите шашни с мальчишками». Все в таком духе.
Харриет хихикает, потому что на самом деле это правда. Они прикрывают друг дружку с четырнадцати лет. Нет, миссис Хан, она в туалете и не может подойти к телефону. Думаю, решила сходить по-большому. Хорошо, когда она выйдет, я попрошу ее вам перезвонить. Да нет, судя по всему, у нее запор, ага. Да, проект продвигается просто супер, сделаем все в самом лучшем виде.
— Она, конечно же, взбесится, — говорит Харриет, — однако пять кусков — это пять кусков. Ради этого стоит потерпеть лекцию, разве нет?
— Ты просто не знаешь мою маму, — говорит Джемма.
— Да ладно тебе, — отвечает ей Харриет, — не такая она и ужасная. Что она, по-твоему, сделает?
— Позвонит моему отцу, — мрачно произносит Джемма.
— Все, — говорит Робин, — мне придется позвонить твоему отцу.
Из глаз Джеммы уже катятся слезы.
— Нет, мамочка, не надо! Какое он вообще имеет к этому отношение?
— Он твой отец, Джемма, — отвечает Робин, сопровождая эти слова своим фирменным жертвенным вздохом.
Тем самым, от которого Джемма вот уже долгие годы чувствует себя куском дерьма. «Взгляни на меня, — будто говорит он, — посмотри, как мне тяжело с тобой. Подумай, какой груз я на себе тащу. Не могу выбраться никуда поужинать, не могу даже на пару деньков слетать в Амстердам, чтобы отдохнуть, и все только потому, что без конца торчу с тобой. Вот бы у меня не было детей. Не было тебя». Все это — в одном вздохе.
— Я знаю, — горько произносит Робин, — ты не хочешь омрачать свои замечательные выходные. У папы ведь так здорово, правда?
«Каждый раз одно и то же. Каждый раз. Малейший проступок, и она тут же тычет мне в лицо их разводом». Как будто в этом виноваты не они сами, а Джемма.
— Я не просила вас расставаться, — отвечает она.
И это чистая правда. Хотя сказала она это, конечно же, зря. Ей никогда не удается выразить то, что нужно. «Но, мам, мне от этого больно. Когда ты говоришь, как тебе тяжело со мной, мои мысли заволакивает туманом, и тогда мне уже не найти правильных слов. В такие минуты я не могу думать ни о чем, кроме раскаленно-красной... штуковины... которая пожирает меня изнутри. Мне от этого больно!»
И, конечно, мама начинает кричать:
— Думаешь, я этого хотела? Боже правый, Джемма, если тебе сейчас так безумно себя жалко и ты хочешь кого-то обвинить, то почему бы тогда не начать с Кэролайн?
Это слово она произносит тем ядовитым тоном, каким ее одноклассники обсуждают непопулярных девчонок. Эта интонация в нос и ударение на первый слог придают имени ее мачехи привкус прокисшего молока. Осталось только изобразить пальцами в воздухе кавычки.
Робин уже накрутила себя. «Я хочу уйти, — думает Джемма, — знала ведь, что ей ничего нельзя говорить. Хочу, чтобы это прекратилось. Неужели так сложно сказать: „Ты была неправа, а теперь давай найдем решение?“ Хотя бы разок. Почему я всегда должна выступать в роли дьявола?»
— Ах да, я забыла, — продолжает мать, — Кэролайн ведь покупает тебе серебряные ожерелья и готовит цыплят в гранатовом соке по рецепту Оттоленги [10]. Она ведь само совершенство, не так ли? Не то что твоя скучная старая мать.
— Прекрати! — визжит Джемма. — Прекрати немедленно!
— Давай тогда посмотрим, что Кэролайн на это скажет. Как тебе такой вариант?
Джемма вихрем выбегает из комнаты и взлетает по лестнице в свою спальню. Потом с силой захлопывает дверь и подпирает креслом ручку. После чего ложится в постель и смотрит в потолок. Хочется плакать, но она не станет. В последнее время ей постоянно хочется реветь, сдирать с лица кожу и выть на луну. «Ну почему? — думает она. — Почему они произвели меня на свет, если не собирались любить?»
Патрик раздражен. Не из-за лотерейного билета как такового, а из-за доставленных ему неудобств.
«Было бы здорово, если бы слова „семейное собрание“ не означали бы исключительно, что „у Джеммы опять неприятности“. Интересно, они вообще замечают, что собираются под одной крышей, только когда у них появляется повод на меня наорать?»
— У меня сейчас очень важные переговоры! — восклицает отец. — Ты об этом подумала? Ты вообще хоть когда-то о ком-нибудь, кроме себя, думаешь?
— Господи, да я всего лишь купила лотерейный билет. И в тот момент вообще ни о чем особо не думала. Вас послушать, так я кого-то убила.
В прошлом году один парень из их школы и в самом деле совершил убийство. Пырнул ножом другого в идиотской драке у забегаловки на Йорк-роуд, и тот еще до прибытия скорой скончался от потери крови. После суда местные новостные каналы только и показывали, что плачущее семейство убийцы: маму, теток и сестер. На деле он хороший мальчик. И до этого ни разу не доставлял никаких проблем. Мы его любим.
Патрик грохочет кулаком по кухонному столу.
— Джемма! Это противозаконно! — кричит он. — Что тут непонятного?
Робин поджала губы и осуждающе молчит. В этот момент Джемма по-настоящему ее ненавидит. «Никогда в жизни больше тебе ничего не скажу. И никогда, до самой смерти, тебе не доверюсь. Один-единственный раз случилось хоть что-то хорошее, а ты все испортила. А теперь корчишь из себя бедняжку, которой нанесли страшную душевную рану. Да пошла ты. И его с собой прихвати».
— И что же ты ешь в обед, если тратишь деньги на лотерейные билеты?
— Не билеты, а билет.
— А, ну да, — отвечает Патрик, — так мы и поверили. Раньше ты ничего такого не делала и попалась в первый же раз. Конечно.
Я не попалась. Я сама вам сказала, а это совсем другое дело. Тем не менее урок усвоен.
Джемма сдается, перестает сдерживаться:
— Ну что же, приятно видеть, как вы согласны хоть в чем-то. Воодушевляет.
Патрик отодвигает стул, встает и грузно топает к окну.
— Не хами, — говорит ей Робин.
