— Sinjora?
Она поднимает на него полные надежды глаза.
— Я Космо Альберт, начальник полиции острова Ла Кастеллана. Идемте со мной, пожалуйста.
Он ведет ее в комнату в глубине здания. В ней старый деревянный стол, пять стульев вокруг. На столе — бумажный пакет, нож, остатки салями, открытая банка маринованных огурцов. В помещении пахнет чем-то пикантным, чесночным и сыростью — из-за близости воды. Старый компьютер с большим монитором, а за ним еще одна картина, на этот раз со святым Иаковом, убивающим мавров.
Пока он убирает остатки колбасы, закрывает банку с огурцами и кладет обратно в холодильник, Робин говорит:
— Вижу, у вас здесь святой Иаков. Прямо как в комнате, которую мне удалось снять в penzion.
— Ну да, — отвечает он, спиной к ней, — он наш святой покровитель. Он здесь на каждом шагу. Он оберегает нас. Sant’Iago и наш duqa обеспечивают безопасность наших границ. Поэтому его день рождения в день святого. Когда бы ни родился герцог, его день рожденья вот уже тысячу лет празднуют в один и тот же день. Со времен герцога Лоренцо, прозванного Избавителем Ла Кастелланы. Они оберегают нас от захватчиков.
«За исключением тех, у кого есть деньги, — думает Робин. — Эти, похоже, завоевывают остров, не встречая на своем пути ни малейшего сопротивления». Но свое мнение она держит при себе.
Вернувшись за стол, он немного вторгается в ее личное пространство. Смотрит ей в лицо, широко улыбается и, чуть пыхтя, дышит табаком.
— Некоторые считают нашего герцога потомком святого Иакова, — продолжает начальник полиции, ухмыляясь полным комплектом неестественно-белых, жемчужных зубов. — Но я не уверен. Другие называют его наследником римского императора Гелиогабала, бывавшего в здешних краях. Думаю, это более вероятно. Что ни говорите, а Гелиогабал у нас отдыхал, а вы знаете, каковы были римляне. Императора нельзя было назвать святым. — Оценив собственную остроту, он хрюкает от удовольствия. — Садитесь, пожалуйста, сеньора.
Робин опускается на стул. Он указательными пальцами тычет в клавиатуру, а она ждет. Щелкнув пару раз мышкой, начальник полиции поворачивается обратно к ней.
— Стало быть, вы потеряли дочь, так?
— Нет-нет, не поте... — бросается протестовать она, но через мгновение покорно отвечает: — Да.
— Как это случилось?
— Она убежала... ушла из дома. В прошлом году. Мы поссорились, и она убежала...
— Поссорились?
— Да... я...
— И по какому же поводу?
Тебе-то какая разница?
— Обычное дело. Вы же знаете подростков. Ей не нравились мои правила, мне — ее поведение...
Она достает из сумочки флаер и кладет его на стол. Полицейский бросает на него бесстрастный взгляд и поднимает глаза.
— И почему вы думаете, что она здесь?
— Мне кое-что показала ее подруга. По интернету. Она переписывалась с друзьями через приложение под названием PingMe.
— Приложение, — задумчиво произносит он, будто она дала ему ключ к разгадке какой-то тайны.
— Да. Они считали, что все это страшно весело и они вроде как защищают ее от меня, а я все это время не могла ее отыскать...
Он решает ее перебить и смотрит прямо в глаза. В его взгляде читается намек на презрение.
— А почему, sinjora, — спрашивает Альберт, — вы решили, что она хочет, чтобы ее нашли?
Робин
Сентябрь 2015 года
9
Выключив свет и уставившись в полной темноте в экран телефона, Робин лежит на кровати дочери и ждет. Но затянувшееся ожидание и долгий день на работе берут свое, и вскоре она засыпает. Долго поспать ей не удается — в глаза бьет верхний свет, а до слуха доносятся заплетающиеся ругательства дочери.
Она садится. Джемма стоит в дверном проеме спальни с размазанным макияжем и одетая как проститутка.
— Черт, — произносит дочь.
На часах три часа ночи. Платье Джеммы едва прикрывает ее промежность и выглядит так, будто местами приклеилось к коже. Так оно и есть, в некоторых местах ткань пропиталась потом и стала липкой. Кудрявые волосы дочь стянула в пучок на макушке, так что она похожа на ананас. На вид ей сейчас все сорок, а не шестнадцать. Кожа под слоем тональника бледная, с зеленоватым оттенком.
«Смешно... — думает Робин. — Ты выглядишь просто смешно».
В ушах у дочери бриллиантовые серьги, от нее по комнате плывет аромат Diorissimo [11]. «Боже мой, откуда у нее на все это деньги? — спрашивает себя Робин. — И где она все прячет? В стирке я не видела ничего похожего на это платье. Бриллианты? В ее-то возрасте? Может, это всего лишь бижутерия? Господи, сделай так, чтобы они оказались подарком ее тупого папаши, который он купил в приступе чувства вины. А у туфель, на которых она сейчас пошатывается, ярко-красная подошва, и любой дурак знает, сколько это стоит».
— Где тебя черти носили? — спрашивает она и слышит в своем вопросе голоса всех разгневанных матерей в истории человечества.
Джемма вдруг подносит ко рту ладонь с зелеными блестящими накладными ногтями и выбегает из комнаты. Робин сидит в окружении постеров k-pop [12] и канцелярии всех цветов радуги, слушает, как рвет ее девочку, и думает, где же та была.
Когда Джемма затихает, Робин встает, запахивает старый шерстяной халат и идет устроить ей взбучку. Девочка безжизненной кучей сидит на линолеуме пола в обнимку с унитазом. «Господи, как же она исхудала, — думает Робин. — Она скрывает это, надевая дома побольше одежды, но я все равно должна была заметить». Одна из туфель свалилась, и Робин, чтобы подтвердить подозрения, достаточно лишь заглянуть внутрь. У шестнадцатилетних девчонок не бывает лабутенов.
— Где ты была? — спрашивает она.
Чуть пошевелившись, Джемма поднимает глаза с вызывающим видом. Робин едва может разглядеть ее зрачки.
— Тебе-то какое дело?
— Не говори ерунды.
Вид дочери ей невыносим. Платье собралось на бедрах, и стали видны мерзкие черные нейлоновые стринги, врезавшиеся в ягодицы. «Надо полагать, я должна радоваться, что на ней вообще есть трусы», — думает Робин, чувствуя прилив тошноты.
Она идет в комнату Джеммы, чтобы взять ее халат — розовый, пушистый, в комплекте с такими же тапочками, похоже, ставший дочери великоватым с тех пор, как она подарила его на Рождество в прошлом году, — потом возвращается и швыряет его дочери. Девочка угрюмо берет халат, накидывает на себя, подтягивает коленки, приваливается спиной к ванне и, надувшись, мрачно смотрит на панельную обшивку стен. На ней была красная помада, остатки до сих пор заметны в уголках рта.
— Где ты была, Джемма, черт бы тебя побрал? — повторяет свой вопрос Робин. — Сейчас три часа ночи.
— Отвали, — отвечает дочь.
— Ну уж нет, не отвалю. И не говори со мной в таком тоне.
— Только не делай вид, что тебе вдруг не все равно.
Робин будто бьют кулаком под дых. Чувство вины. Эта воющая гарпия, которая караулит каждую мать и только и ждет, что ей откроют окошко. «Спорю на что угодно, что Патрик никогда ничего подобного не чувствует, — злобно думает она. — И не сидит без сна по ночам, мучаясь вопросом о том, где допустил ошибку». Это же не он покупает ей шмотки? Даже Патрик для этого не так глуп.
