— Я же здесь тебе не нужна, — говорит она.
Татьяна не отвечает.
— Куда мы идем? Я думала, что в бассейн.
— А куда же еще.
Они подходят к шторе. Татьяна отдергивает ее, и за ней оказывается небольшая арочная дверь.
— Так будет короче, — объясняет она, — это лестница для прислуги. Соединяет все этажи. Никому не хочется смотреть на вынос ночных горшков. Странно, что ты не знала о ней. Наверняка кто-то среди твоих святых предков таскал здесь дерьмо.
«Нет, я не буду, — думает Мерседес. — Не буду. Я не такая, как она. Не отвечу ей тем же».
— По ней можно спуститься прямо к темницам, — продолжает Татьяна, — а подняться на самую крышу. Всего три этажа. Это вверх. И еще четыре вниз. Хотя совать нос в подземелья я не советую. Там ужасно воняет. — Взглядывает на Мерседес и добавляет: — И в них, естественно, полно привидений.
Мерседес подходит к проему и глядит по сторонам. Крохотная дверца и совсем узенький пролет винтовой лестницы — вверх к бастионам и вниз во мрак.
— В обход тащиться вечность, — продолжает Татьяна.
На лестнице пахнет затхлостью и пауками. Вдоль внешней стены наверх идет старая обтрепавшаяся веревка, теряясь во тьме. По крайней мере есть за что держаться.
— Иди же, — говорит Татьяна.
Мерседес делает шаг вперед и хватается за веревку. Здесь даже темнее, чем можно было предположить. Она думала увидеть на лестнице небольшие стреловидные бойницы для доступа света, но там ничего, кроме грубых известняковых стен. Ей, с одной стороны, холодно, с другой — жарко: внешняя стена раскалена летним солнцем, а из подземелья веет стылым затхлым воздухом. «Мне это совсем не нравится», — думает она, осторожно встает на верхнюю ступеньку, чтобы за ее спиной в дверь могла пройти Татьяна, и тут мир погружается во мрак.
29
Мерседес замирает. Стискивает веревку. Кровь ударяет в голову. Она чувствует, что чуть не падает в темноте.
— Татьяна? — зовет она.
Ее голос тонет в древнем воздухе, поглощается стенами. Глухой. Мертвый.
— Татьяна?
Молчание.
Звук задвигаемого снаружи дверного засова.
— Татьяна! — кричит она, на этот раз громче.
Тишина.
О боже. О боже. Она стоит на ступеньке, чувствуя, как подгибаются колени. Как же темно. Она вообще ничего перед собой не видит.
— Татьяна?
Мерседес на ощупь возвращается на лестничную площадку, находит дверь, хватает задвижку, поднимает. Но дверь не поддается. Все без толку. Створка прочная, как стена. Через нее не пробивается ни щелочки света. Татьяна вновь задернула штору. Мерседес здесь одна. * * *
Время исчезает. «И я исчезла… — думает она. — Если эту дверь вновь откроют, меня здесь уже не найдут».
Она несколько раз вдыхает полной грудью, считает до десяти и чувствует, что может разобрать очертания в темноте.
Внизу на лестнице что-то снует.
«Прекрати.
Я не знаю. Я понятия не имею что там внизу. Эти ступеньки тянутся до самого подземелья, до темниц.
Я не знаю, что подо мной. Не знаю, что может подняться оттуда наверх.
Прекрати. Прекрати».
Несмотря на жару, ее накрывает ледяная паника. Руки скользят по веревке. Ей хочется кричать.
«Но если завопить, то, что внизу, услышит и поймет, что я здесь». Мерседес едва слышно молится и ждет.
«Вонючая сука».
Ступенек под ней больше нет. Они ушли в стену. Под ее ногами только провал в бесконечную мглу.
Из ее горла наружу рвется звук, что-то среднее между всхлипом и воплем.
«Заткнись. Заткнись, я тебе говорю».
Опять что-то шевелится. Там, внизу. В подземельях.
«Беги. Беги.
