— Чего нет? — сбился с мысли конструктор.
— Авианосцев. Кораблей, на которые садятся самолеты.
— А-а-а! — понял меня Поликарпов. — Так это не простое дело. Авианосец — это особый корабль, причем новейшего типа. Я читал, такой только в Британии пару лет назад появился. А у нас даже свои двигатели еще собрать не могут, — огорченно вздохнул он. — А ты откуда о них знаешь?
— Да тоже читал в каком-то журнале, — постарался я сделать максимально беспечный вид. — Но ведь можно и не строить специальный корабль поначалу? Просто найти тот, у которого палуба большая и длинная. Все лишнее с нее убрать — вот и будет у нас свой авианосец.
— Сразу видно — ты ни разу корабль в глаза не видел и даже на картинке, раз такое предлагаешь, — усмехнулся Поликарпов. — По размеру под «авианосец» подошел бы линкор. Вот только у него вся палуба занята и ничего «лишнего» на ней нет! Даже если убрать основное оружие линкора — пушки, и то места под взлетную полосу не будет. Потому что рубка корабля располагается по центру. И другие технические башни — тоже. И передвинуть их — это полностью менять всю архитектуру корабля. Проще с нуля собрать, чем такими переделками заниматься.
— А если самолеты запускать с корабля как из рогатки? — уже из чистого упрямства спросил я.
— И как он назад вернется? Нет, Сергей, авианосец — это новый тип корабля. Старый под них не переделаешь.
Почему-то я был уверен, что Поликарпов не прав. Можно этого добиться. Может не с каждым кораблем, но в целом — такое возможно. Ну и ладно. Нахрапом предложить идею, которую бы оценили и стали воплощать в жизнь, не получилось — будем грызть гранит науки. Опять. И я с тоской посмотрел на три талмуда, выданных конструктором.
Начало года пролетело почти незаметно, и поздней осенью тысяча девятьсот двадцатого года над страной пролетела новость о разгроме последней белой армии, которой командовал некий Врангель. Белые еще в мире остались, но таких крупных соединений на территории нашей страны уже не было.
Поначалу подумалось, что вот — гражданская война окончена, и скоро воевавшие за нас солдаты вернутся домой. Сейчас армии на довольствии стоят, а тут их расформируют, и в стране станет больше еды. И сами солдаты вернутся к мирной жизни. Но вот потом из разговоров родителей вечером в нашей комнате я с удивлением узнал, что существуют трудовые армии. Врангель — не первый белый командир со своей армией, которого успели разгромить. И с начала этого года под активным участием Троцкого обычные армии переквалифицируют в трудовые, направляя их на восстановление хозяйства и инфраструктуры, уничтоженной войной. Так что содержать армии крестьяне будут еще неизвестно сколько времени. Так-то такие трудовые армии подавались как временное решение. Но у нас в народе давно известно, что нет ничего более постоянного, чем временное. А потому по деревням все больше шел ропот недовольных властью людей.
Новый год встречали дома. В честь праздника позвали всех соседей. Это и Катя с родителями и Варвара Семеновна — врач местной больницы. Женщину я видел реже всего. Статная, с прямой спиной и строгим взглядом. На вид — лет пятьдесят, а по факту оказалось, что ей чуть больше сорока. За столом сидела, соблюдая дворянский этикет, даже сервиз принесла ради такого дела. Хотя у нас и поесть то особо нечего было. Соленый елец, который наловил батя, пара картофелин, да ячка в качестве «горячего блюда». В качестве выпивки отец Кати, Игорь, достал самогон. У Варвары Семеновны оказалась небольшая бутылочка красного вина. Не больше полу литра, но дамам хватило. За звуковое сопровождение отвечал собранный мной радиоприемник. Правда никаких поздравлений из него не лилось. Почему-то в этом году правительство решило, что новый год — буржуазный праздник, и постановило его запретить.
Вообще у меня складывалось ощущение, что правительство толком и само не знает, что делать. Вроде и строят коммунизм, а что это такое — понятия не имеют. Как он должен воплощаться в реальной жизни — тем более не ведают. Вот и идут методом тыка. «А давайте вот так сделаем! Опа. Не получилось. Ну тогда та-ак…» Дико конечно, но по-другому некоторые их законы я объяснить не мог.
Подобная политика не могла закончиться хорошо. Пусть я в теле ребенка, а из средств массовой информации на дворе лишь газеты да радио, и то и другое под контролем правительства, но даже так до меня прорывались сведения и слухи о том, что творится в стране. Надо было просто слушать, а не уходить в учебу да работу, как я делал еще год назад.
Спустя три месяца после нового года я уже вполне освоился под началом Поликарпова. Он меня во многом использовал как «дурака» — брякну я что-то, даже если полную глупость, но это может натолкнуть его на интересную мысль и решить трудную задачу. Я не обижался. Всему свое время. Тем более я понял, что радио — это конечно интересно, но не мое. Собрать «компьютер» из готовых деталей — это одно. А вот создать эти самые детали — задача совершенно другого порядка. Я пока освоил только сборку радиопередатчика, и пытался вспомнить, что такое «бит» и как его собрать «в железе».
Изучение радио я не бросил, но решил переключиться на иные проекты. К тому же на всю страну грянула новость, расколовшая партию на Троцкистов и Ленинцев — после восстания моряков в Кронштадте и силового подавления этого бунта, декретом ВЦИК от 21 марта 1921 года была отменена продразверстка и заменена на продналог. Тем самым было положено начало Новой Экономической Политике.
Весна — осень 1921 года
Когда прошла весть о замене продразверстки продналогом, многие восприняли это не только радостно, но и настороженно. А ну как послабление временное или в другом чем-то обманут? И словно подтверждая мнение людей, Троцкий заговорил о реставрации капитализма!
Ленин на первых порах все отрицал. Однако сам факт, что с крестьян теперь не только брали не 70 процентов продуктов, а лишь 30, так еще и позволяли ПРОДАВАТЬ! излишки — говорил об обратном. Собственно и сам Владимир Ильич постепенно это признал. К концу года он уже унылым голосом заявлял, что реставрация капитализма — мера вынужденная, и как сильно придется «отступить назад» — неизвестно.
Под конец весны в школе стало очень пусто. Несмотря на декрет ВЦИК продуктов больше не стало и многие школьники вместе с родителями перебрались в Подмосковье, к родственникам в деревню. Тем более что сейчас как раз было самое время заниматься посадками. Из-за этого мое время на помощь в «репетиторстве» своих одноклассников существенно сократилось, и появилась возможность просто подумать и поразмышлять об отвлеченных вещах. Например, как было хорошо в прошлой жизни у бабушки на даче. Рядом речка, на огороде есть и морковка, и огурец, с помидором, горох сладкий, а уж сколько ягод! Клубника, малина, вишня. Да я бы даже облепихе сейчас был бы рад!
— Да какого черта! — воскликнул я обиженно и побежал к директору, изумив Якова Моисеевича, слегка задремавшего под майским солнышком, пока мы мерно писали контрольную.
Мысли мои были просты: какого черта мы вынуждены голодать, когда можно самим обеспечить себя на зиму продуктами? Пускай построят теплицы, да выдадут семена — а уж мы и сами посадим, и поливать будем, и потом урожай заготовим. Никто из моих одноклассников не откажется, уверен. Тем более я как староста должен о нуждах класса беспокоиться.
Тема с продовольствием была острой, а потому я нашел живейший отклик моей идее в лице Семена Валерьевича. Он пошел еще дальше и договорился с одним совхозом, чтобы половина его полей была засеяна школьниками картошкой под наши нужды. Я еще подумал, уж не стал ли я сам ненароком основоположником того, что в будущем школьники и студенты по весне-осени будут обязаны ездить копать картошку? Вроде отец рассказывал что-то такое про свои студенческие годы.
После того, как на территории школы возвели три больших теплицы, это стало самое посещаемое место. Сразу несколько классов посвятили этому событию стенгазеты, и мое имя стало на слуху у всей детворы нашего района.
У этого было и другое неожиданное для меня последствие. Про кровать для себя и родителей я не забыл, но материалов под это дело достать так и не удалось. А тут один из родителей оказался работником склада пиломатериалов. Он же и помогал со стройкой теплиц, так что был в курсе автора идеи. И решил отблагодарить меня, ведь в нашей школе у него аж трое детей учится. И еще столько же скоро достигнут подходящего возраста, чтобы тоже поступить учиться. В общем, теперь у нас дома есть кровати, как мне хотелось!
С Борькой мы отдалились. Он остался в цеху, а в школу еще не ходил. В итоге встречались мы редко. Жаль, но такое происходит сплошь и рядом. Я же сосредоточился на учебе под руководством Поликарпова. С устройством радио и как его собрать я худо-бедно разобрался. Хотя если бы не практические «опыты» — никогда бы не понял, как все это работает. Что такое «диод» и «триод» и как они выглядят в «железе» я понял и увидел. Лампочки и лампочки. Чудные правда, с металлическими пластинками внутри и металлическим штырем с противоположной стороны от цоколя. Даже вспомнил, что вроде первые компьютеры именно из них собирались. Но как именно? Загадка…
Поэтому сейчас я пыхтел над собственным планером и размещением приборов в кабине пилота. Еще и электрику пришлось изучать с механикой. Иначе бы не смог понять, как провести провода от рычагов управления к рулям на хвосте планера. Да и радиостанцию для связи с землей я хотел в свой самолет впихнуть. Николай Николаевич смотрел на мои потуги с каким-то академическим интересом. Словно на мотылька: полетит — не полетит? Но не вмешивался и на мои вопросы отвечал охотно.
Крылья я решил разместить в нижней части, прямо под кабиной. Двигатель с винтом разместить впереди. Шасси — три колеса. По одному на крылья и одно опорное на хвосте. Хотел сделать их убирающимися, но понял, что пока знаний мне для этого не хватит. Мне казалось, тут надо или механический привод подводить — чтобы пилот сам «ручками» шасси убирал, или делать электропривод. А батарей и на радио-то не хватает, куда уж тут до шасси. Еще у меня была идея, чтобы пилот в любую погоду мог летать. В бурю конечно он вряд ли сможет лететь, но вот в туман или темной безлунной ночью — вполне. А для этого нужны приборы. И тех, что есть, категорически мало. Пообщавшись с Николаем Патрушевым, который ко мне относился довольно тепло, я пришел к выводу, что сейчас для навигации в тумане и темноте ему не хватает двух вещей: света и умения ориентировать самолет в пространстве. Первое решается относительно легко: фонарь под винт вместо фары, как у автомобиля, и при заходе на посадку включаешь. Емкости аккумулятора даже в одну минуту должно хватить. Я его за спиной пилота в корпусе планера решил разместить. Там места полно еще. А вот второе…
— Я ж не могу понять, как сильно я от маршрута отклонился, — пытался мне объяснить летчик. — Вот мне влево надо крен дать — а как сильно? Ориентиров-то не видно.
— Я тебя понял, подумаю, возможно ли что-то сделать, — ответил я ему тогда.
И ведь придумал же! В будущем за положение самолета в пространстве будет отвечать «авиагоризонт». Сейчас такого прибора еще нет, да и как он там в будущем будет реализован и когда — я не знаю. Зато знаю, как я сделаю его аналог.
Сделать круглую плоскую пустотелую стеклянную тару в нынешнее время не проблема. Технически. Были бы связи с руководством стекольных заводов. Мой же вариант авиагоризонта был прост, как лом, и достаточно дешев. На круге размечаются насечками градусы от нуля в верхней точке до ста восьмидесяти в нижней. Этот круг помещается в стеклянную тару под его размер, и все внутри заливается непрозрачным раствором. Остается лишь небольшой шарик воздуха, через который можно рассмотреть насечку в верхней части тары. После этого емкость запаивается, и по сути получается то, что в будущем строители называют «уровень» и активно используют. Размещаешь круг на приборной доске перед пилотом так, чтобы «0» находился вверху, и при поворотах теперь летчик легко может определить градус, на который получился крен самолета. Еще и подсветку ему можно организовать включаемую. Размещаешь такой же круг-«уровень» сбоку от пилота, и по нему можно определить отклонение самолета от горизонтали в продольной оси. Грубо говоря «вниз» он летит и насколько или «вверх». Вот так! Все гениальное — просто!
Оказалось, что подобный прибор давно известен, вот только в авиации до меня его никто не сообразил применять. Об этом мне сказал сам Поликарпов. Николай Николаевич оценил мое новшество по достоинству и тут же добавил этот прибор в свой биплан. Правда, в будущем авиагоризонт это вроде один прибор, а у меня он из двух одинаковых частей получился. Ну да ничего страшного.
Летом отец впервые за долгое время пришел домой с улыбкой на лице.
— Сергуня, нам ставки вернули! — радостно поделился он со мной новостью.
НЭП набирал обороты, и уравниловка военного коммунизма стремительно отступала под его напором. Вот и на заводе теперь все будут получать не одинаково, а соответственно вложенному труду, как это и было раньше. И вообще купля-продажа возвращалась повсеместно. Заводы теперь тоже должны отчитываться согласно своей прибыли-убытка. Прибыль разрешается пускать на улучшение жизни рабочих, повышения им заработной платы, или модернизации производства. Частный бизнес вернули — неслыханное дело! Все это вводилось постепенно, но голоса о реставрации капитализма звучали все уверенней. Особенно со стороны Троцкого и его приверженцев. Ленин отбрехивался, что мера эта вынужденная, что нужно построить материальную базу для начала, а то разруха везде, что мировая революция не получилась (в Польше рабочие заставили Красную армию умыться кровью и не поддержали ее совершенно, на что надеялся Владимир Ильич) и надо всему миру показать, как строить коммунизм в отдельно взятой стране… Но все это не устраивало Льва Давидовича. Разногласия в партии большевиков нарастали.
Это влияло и на простой народ. Споры о НЭПе и его последствиях то вспыхивали, то затухали. Возвращение к торговле было благом, это видели все. Но в то же время торговля прочно ассоциировалась с олигархами, кулаками, ростовщиками и прочими эксплуататорами. Теми, кто наживался на простых людях, делая их жизнь невыносимой. Поэтому не было ничего удивительного, что многие боялись новой экономической политики и воспринимали ее очень агрессивно. Чем и пользовались сторонники Троцкого и он сам. До открытых столкновений пока не дошло, но мне кажется, это лишь дело времени. Если память меня не подводит, в моем прошлом мире Троцкий Ленина пережил, а вот Сталин до него добрался. Иосиф Виссарионович то ведь тоже мировую революцию не торопился совершать, полностью совпав в этом вопросе с Владимиром Ильичом. Но сейчас о Сталине слышно мало. Почти ничего.
У меня же этап чертежей закончился, и пришло время строить макет. Пока без двигателя, да и я намеревался узнать, как продувают самолеты в аэродинамических трубах перед тем, как допустят их к испытательным полетам. Ну и еще двигатель сейчас — жуткий дефицит. Если мне все же удастся раскрутить Николая Николаевича на него, то мой планер должен быть идеален! Иначе больше мне доверия в этом вопросе не будет.
— Сергей, продуть конечно можно, — медленно протянул инженер, когда я обратился к нему с таким вопросом. — Но зачем?
Я аж растерялся.
— В смысле? А если у меня ошибка в конструкции? Самолет или не взлетит, что еще не плохо, или в полете уже что-нибудь с ним произойдет. Для этого же аэродинамические трубы и нужны.
