Но оказалось, что Николай сумел обмануть соперника. Прямо в облаках он поменял угол поворота, достиг условного потолка, после чего нашел в облаках разрыв и ждал, когда появится противник. А уж затем спикировал на него, как коршун! Все так, как я ему и советовал! И после этого он снова оторвался и ушел в облака.
Патрушев на моей «птичке» сделал еще три захода вверх-вниз, после чего пилоты двинулись на посадку. Пора было узнать их мнение о самолетах, да и проявить фотопленку. Впрочем, в результатах воздушной дуэли я не сомневался. Вот и посмотрим, передумает ли мой наставник по поводу монопланов, или нет?
Весна — осень 1922 года
За время, пока самолеты находились в воздухе, количество зрителей на поле возросло. Я не сразу обратил на это внимание, был полностью поглощен зрелищем полета, а сейчас заметил новые лица. Целая делегация на двух машинах. Николай Николаевич тут же двинулся в их сторону и меня за собой поманил.
— Андрей Николаевич, рад вас видеть, — Поликарпов первым протянул руку мужчине лет тридцати.
С остальными тоже поздоровался, но уже молча кивком.
— Взаимно, Николай Николаевич, — ответил тот — А это и есть то юное дарование, о котором вы рассказывали? — обратили внимание и на меня.
— Здравствуйте, — пришел черед мне жать руки подъехавшим людям. Что интересно, остальные просто наблюдали за нашим разговором, не торопясь присоединяться. — Сергей Огнев.
— Наслышан. Андрей Николаевич Туполев, — представился мужчина сам.
Да ну! Туполев? Тот самый?
— Вот, приехал лично посмотреть, как ваши самолеты в воздухе себя чувствуют, да опоздал, — огорченно покачал он головой.
— Ну, можно будет их заправить и попросить летчиков снова в воздух подняться, — предложил я.
— С самолетом Николая Николаевича — возможно, а вот за ваш аппарат я, признаться, волнуюсь.
— Почему? — насторожился я.
— Слишком хрупкий, — огорошил меня Туполев. — Мы, когда его продували, уже тогда заметили, что при повышении напора потока ветра его борта начинает чересчур сильно сжимать. У вас ведь дерево лишь каркас, а оно и само по себе не особо прочное. Так еще и форма у планера вашего самолета такая, что словно создана для высоких скоростей. Даже с нынешним двигателем ваш самолет способен поставить новый рекорд скорости! Но вот его прочность… Я боялся, что он в воздухе может развалиться. О том и записку передавал, и сам хотел с пилотом поговорить перед полетом, чтобы он не сильно разгонялся. Потому и приехал, да что уж теперь…
Так я и узнал, что разработкой и эксплуатацией аэродинамической трубы занимался будущий «отец» советской авиации Туполев. До прошлого года он это делал не один, а под руководством талантливого ученого-механика и основоположника нашей гидро- и аэродинамики Жуковского Николая Егоровича. Увы, старику было уже больше семидесяти. Не удивительно, что весной прошлого года он умер.
Тут к нам подошли пилоты и Туполев переключился на Николая Патрушева, начав чуть ли не пытать его — как самолет вел себя в небе и не было ли признаков разрушения корпуса. Да уж, сколько Николаев вокруг меня развелось, диву только даюсь. Но вопрос не праздный. Если мой «СОг» и правда мог развалиться на части — дальше опытного образца он не уйдет.
— Невероятно захватывало дух, и страшно было жутко, — рассказывал тем временем Патрушев. — Я на такой скорости еще не летал. Хотелось выжать из самолета все, на что он способен.
— Выжали? — тут же уточнил Туполев.
— Не рискнул, — с сожалением признался Николай. — Когда первый раз в поворот начал заходить, крыло стало выгибаться. Вроде и не сильно, но у других самолетов я такого не видел. Да и потом крылья словно живыми вверх-вниз ходили как у птички, когда я вираж закладывал или из снижения выходил в горизонталь.
После его слов Андрей Николаевич выразительно глянул в мою сторону. Похоже, про собственный самолет в ближайшее время можно забыть.
Так в итоге и оказалось. У Громова таких проблем с бипланом не было. Хотя он и был раздосадован, что никак не мог догнать Николая, и чувствовал себя «хромой лошадью». Отпустив пилотов, Туполев отозвал меня в сторону.
— Вот что я тебя попрошу, Сергей — отдай свою машину мне.
— В каком смысле? — насторожился я.
— В прямом. Я подыскиваю материалы, которые бы по прочности не уступали железу, но были гораздо легче его. Планер твоего самолета очень удачный. Грех такой терять. Как только подходящий материал найдем или может наши ученые придумают чего, у нас под рукой уже будет готовая модель самолета, чтобы на ней все проверить. Что скажешь? Из железа-то твой планер если сделать — так двигателя подходящего не найдешь. Не взлетит.
Было жалко отдавать свое творение. Столько сил в него вложил. Но в то же время я же не на свалку его выбрасываю. Для дела отдаю. Да и буду честен хотя бы перед самим собой — форма планера не мною придумана. Я ее чисто «вспомнил» и насколько смог — воплотил, вот и все. Выторговав себе взамен возможность посещать Туполева с его аэродинамической трубой, я дал свое согласие и тем же вечером мой самолет забрали.
Радость от удачного завершения эпопеи со своим самолетом омрачилась накатившим через сутки осознанием, что по моей вине мог погибнуть Николай Патрушев. Будь погода хуже, или он чуть сильнее ускорился, или заложил резкий вираж… и все! Крылья бы отлетели, а что-то парашюта на летчике я не заметил. Хотя они уже должны быть изобретены, но применяются ли?
Эта мысль так захватила меня, что даже пару дней кошмары снились: мой «СОг» входит в пике, в погоне за врагом, а выйти не может и разбивается о землю. После чего ко мне приходит НКВД и бросает в тюрьму. Короче, я решил отойти от авиационной тематики — запугал меня Андрей Николаевич. Не готов я еще к такой ответственности — брать на себя возможность чужой гибели по моей вине. И у Поликарпова я отпросился обратно в цех сборки. Одно дело — собрать спроектированный кем-то самолет, и другое — самому придумать плохо работающую или заведомо опасную конструкцию. В первом случае максимальная цена ошибки — одна человеческая жизнь, а во втором — сотни.
Чтобы окончательно убрать из мозгов засевшую фобию, я сосредоточился на работе нашего пионерского отряда.
Вообще когда я только стал пионером, то не сразу понял, чем именно должен теперь заниматься. «Законы», написанные на листке, больше походили на список желаемых качеств участника движения. А что делать то я был должен? Когда напрямую спросил об этом в первый раз Надежду Константиновну, то она мне заявила, что я и другие пионеры должны обо всем докладывать старшим. Не закрывать глаза на нарушения законов советской власти, даже если это делают самые близкие и родные люди.
Это что получается? Надежда Константиновна видит в пионерах — стукачей? Или как иначе понимать ее слова? А вот я с родными Новый год отмечаю — это ведь тоже нарушение советского закона. Мне на самого себя теперь донос нести? Не-е-т, товарищ Крупская, этот номер здесь не пройдет. Но естественно в лицо я ей этого не сказал.
В остальном же пионер по мнению Крупской должен стать опорой власти среди детской среды, ее ушами, глазами и контролирующим органом. И быть пионером у детей должно быть почетно, чтобы они сами стремились вступить в ряды движения и боялись исключения. Это если я правильно понял «хотелки» Надежды Константиновны. Ну, хотеть она может что угодно, а я собирался сделать из тех ребят, что окружали меня, что-то вроде тимуровской команды. Как-то в прошлой жизни отец рассказывал мне об этих ребятах. Тоже пионеры, но занимались не стукачеством, а реальной помощью людям. Пожилым по хозяйству помогали, экологические отряды устраивали по очистке окружающей среды от мусора, вели здоровый образ жизни и тому подобное. Именно это наш отряд под моим ненавязчивым руководством и делал. Надежда Константиновна наблюдала и особо не вмешивалась, хотя стукачеством из нас никто не занимался. Пока видно присматривалась, а что уж она потом скажет, покажет лишь время.
Время летело. Незаметно наступил апрель, и я впервые в газете наткнулся на упоминание Иосифа Сталина. В статье рассказывалось, что Пленум ЦК Российской Коммунистической Партии (б) постановил учредить должность генерального секретаря партии и назначить на нее товарища И. Сталина. Ниже описывалось, что эта должность нужна лишь для организации удобства работы партии, чтобы ликвидировать неразбериху и упорядочить принимаемые партией решения. Ага, благами намерениями… то-то «обычный» секретарь вскоре станет главой государства. Но вот так наблюдать становление самого кровавого диктатора, как Сталина описывали в будущем многие политики, особенно из либеральных партий, очень интересно.
Но не только этим событием оказался богат апрель 1922 года. Десятого числа началась Генуэзская конференция. Впервые после революции капиталисты сами позвали нас на переговоры, когда поняли, что свергнуть советское правительство не удалось и необходимо выстраивать хоть какие-то международные отношения. В апреле же был заключен договор с Германией, благодаря которому началось очень тесное экономическое сотрудничество с немцами, а блокада РСФСР западными странами была пробита. Как следствие этого договора первого мая в честь праздника было торжественное открытие воздушного коридора Москва-Кенигсберг-Берлин.
На нашем заводе это событие через год отразилось поставками двигателей от немцев. К тому же рядом стали строить концессионный завод по сборке немецких самолетов. Как для нас, так и для самих же немцев — по Версальскому мирному договору у них на это было какое-то ограничение. Ну это я позже узнал, а тогда в газетах просто писали об успехах советской дипломатии. А я вот когда проходил мимо, на эти концессионные заводы смотрел с грустью и осознанием, что через двадцать лет собранные здесь нашими же людьми машины полетят из Германии обратно отнюдь не с добрыми намерениями.
Живот у мамы продолжал расти, и комната в квартире стала тоже преображаться. Появилась детская кроватка. Варвара Семеновна принесла для мамы пеленок из больницы, заполонив ими половину единственного стоящего в комнате шкафа. За месяц до родов мама перестала выходить на работу, почти не выходя из дома. Разродилась она в июле девочкой. Назвали Настей.
Я воспользовался своим положением председателя пионерского отряда, и в рамках помощи окружающим мы собрали для моей новорожденной сестренки детской одежды. Зная, что пойду на это, еще с апреля стал вводить подобные сборы в практику отряда. Не только ведь моя мама ждала ребенка. И у других дети рождались. То одной будущей мамочке наш отряд поможет, обустроив детскую комнатку: кроватку собрать или найти уже готовую у кого-то, стол для пеленания сколотить. То для другой роженицы лекарств раздобудем и еды какой. Вот ребята и не возмущались, когда-то же самое уже для моей мамы делали.
На этом фоне как-то незаметно для меня прошел Всесоюзный сбор комсомола, на котором наконец официально основали Союз юных пионеров имени Спартака. И наш отряд, как самый активный из всех «экспериментальных», на месяц попал в заголовки и статьи главных газет страны. Одноклассники тогда ходили важные, надув щеки от гордости.
После рождения Насти наш дом наполнился суматохой, детским бельем и ощущением недосыпа. Кроха просыпалась часто, а так как спали мы в одной комнате, то будила она сразу всю семью. Из-за этого днем я ходил не выспавшийся, похожий на зомби. Хотя тут и слова то такого еще нет в обиходе. Хорошо хоть школа закончилась, учить уроки не надо. Даже деятельность пионерского отряда стала не такой интенсивной. А отсыпался я на заводе. Хоть и вернулся в цех сборки, но уж часик на сон всегда находил.
Кстати, Николай Николаевич пару раз приходил, интересовался — не хочу ли я обратно. Он все же решился создать собственный моноплан и сейчас занимался обсчетом площади крыла под него. Я обещал подумать. Тот страх, который я испытал постфактум, что чуть не угробил человека, постепенно сходил на «нет». Да и самолет у меня получился хороший, просто ему более прочные материалы нужны. Ну и зуд что-то создать снова стал накатывать на меня.
Как будто чувствуя это, ко мне обратился Ромка Маликов с просьбой собрать радиопередатчик для кружка. Я из-за кутерьмы с пионерским отрядом почти забросил когда-то созданный мной радиокружок, а он развивался. Борька Черток к тому же часто туда ходил. Он же и рассказал ребятам о том, что я один такой передатчик уже собрал под руководством Поликарпова. И зачем я с ним поделился… Хотя не мог не поделиться — друг ведь. Но что уж теперь.
Короче, Ромка как-то выловил меня около подъезда моего дома и попросил собрать такой передатчик для них.
— Детали с вас, где их найдете — не моя проблема, — тут же обозначил я свои условия.
— Так ты же пионер, а вы помогаете людям, — ехидно заметил этот проныра. — Вот и помоги нам.
— Мы нуждающимся помогаем…
— Мы очень нуждаемся, — заверил меня парень.
— Тем, кто сам не способен что-то сделать. А вы — не безрукие, — отрезал я. — Не буду за вас я детали искать. Написать, какие нужны — могу, и только.
— Ладно, — нехотя выдавил из себя Маликов. — Сами найдем.
И ведь нашли. Да и передатчик им не просто так нужен был. Ребята из кружка захотели собственное радиовещание начать!
— А вы понимаете, что радиопередатчик, который я вам соберу, и радио, которое в эфир на огромную территорию вещает — это не одно и то же? — спросил я их, когда узнал.
