— Так-то да, но…
Вот это «но» оказалось тем, что у нас в стране аэродинамические трубы хоть и были — первая вообще была построена еще Циолковским для проведения его опытов — но особо никто ими не пользовался. Во всяком случае, обязательных инструкций об испытании планера до полета в трубе не было. И сам Поликарпов не собирался испытывать свой биплан в трубе, намереваясь ограничиться расчетами, после чего сразу и собирать прототип.
— Вам виднее, но я без продувки допускать летчика к своему планеру не собираюсь, — заявил я ему.
В итоге на том и сошлись. Только вот собирать планер я должен был самостоятельно. Ну еще мог кого в помощь себе позвать. И естественно никто мне двигатель на него не даст. Николай Николаевич так и сказал:
— Вот испытай тогда свой планер, как хотел, и лишь потом и поговорим насчет двигателя.
Ну ничего. Если он думал, что я буду годами возиться со сборкой, то мой наставник жестоко просчитался! Оказалось, достаточно выбить из него разрешение на допуск в ангар, где будет вестись сборка планера, посторонних лиц, на кого я укажу. А там — все пацаны со двора к моим услугам! Ну а мы с Борькой, как самые опытные по сборке самолетов, у них за бригадиров.
В итоге на всю сборку моего планера у нас ушло всего три дня. Больше времени ушло на ожидание, когда клей подсохнет, да на сбор основного каркаса — тут уж без помощи взрослых не обошлось. У нас просто сил даже просто поднять осевые балки не хватило. Когда работа была завершена, мы отошли от планера на десяток шагов и завороженно смотрели на «настоящий самолет, который мы построили сами». Непередаваемое ощущение!
Моноплан по схеме «низкоплан» — когда крылья крепятся к днищу. Винт в носовой части, трехлопастной — очередное мое нововведение. Сейчас-то применяли двулопастные встречного хода. Кабина пилота — кокпит — закрытого типа. Крылья довольно толстые, что не удивительно — я там баки расположил. Сами крылья трапециевидной формы. Корпус самолета, если убрать крылья, похож на рыбу — середина самая толстая, и истончается к носу и хвосту. Долго консультировался с тем столяром — родителем одноклассника, который нам кровати делал, как можно дерево таким образом согнуть. В итоге балки гнутые заранее были подготовлены, а обшивка вся в основном и так была тканево-лаковая. И только сейчас, когда мы собрали мой планер, я понял, на что он похож — на самолеты второй мировой войны, как я их в фильмах видел! Вот подсознание мое учудило!
— Красавец, — одобрительно сказал Николай Николаевич, незаметно подойдя к нам сзади.
Пацаны аж вздрогнули, сбросив накатившее оцепенение. Захмыкали смущенно, кто-то носом шмыгнул, кто-то грудь вперед выпятил. Но все чувствовали себя причастными к созданию самолета.
— Когда продуть его сможем? — деловито подошел я к наставнику, сделав вид, словно для меня это — обычное дело.
Тот рассмеялся добродушно.
— Не беги впереди паровоза. Кто ж знал, что вы так быстро управитесь? На днях договорюсь, тогда и свозим твоего «коня». Как кстати его назвать думаешь?
Я почесал затылок и выдал:
— СОг-1.
— Ну, пусть будет «сог», — кивнул наставник.
На этом мы и закончили. Продувку мой планер прошел лишь через месяц. Я уж известись весь успел. Хорошо хоть сам себе на лето занятие заранее «обеспечил» — теплицы требовали присмотра. И пусть школьники, особенно школьницы, и сами там со всем справлялись, но знаний по уходу за растениями у них не было. Когда поливать, сколько раз, о том, что стоит удобрять, не все знали.
Однако чаще всего проблема была даже не в этом. Мне приходилось решать мелкие споры. То один не так огурцы подвязал, а другой начал его учить и не придумал ничего лучше аргумента, чем дать в глаз. То ведро случайно с водой уронили на взошедшие ростки моркови, и тут же надавали тумаков «провинившемуся». А тот обиделся и новое ведро воды не на растения, а на товарищей вылил. И снова огреб. После чего приходил я и судил — кто был прав, в чем, и как следовало поступить. Ну и какое кого ждет наказание за неправильный поступок. Тот еще геморрой. Особенно с ребятами из старших классов.
Участвовали в уходе за теплицами школьники всех возрастов. А старшим над делом Семен Валерьевич недолго думая поставил меня. Моя же идея, и я себя уже успел зарекомендовать как ответственный и сообразительный парень. И все равно даже несмотря на приказ директора пацаны из старших классов часто мои слова игнорировали. Особенно что касалось выяснения отношений между ними. Тут уж я им судьей почти и не был. Хоть советы по уходу за растениями принимали — и то хлеб.
Наши труды дали свои плоды уже в начале июня. По этому поводу даже собрание торжественное провели — мы собственными силами вырастили первый редис! Ну и потом то одно созревать начало, то другое. После голодной зимы и весны такое лето воспринималось настоящим раем.
Планер мой наконец продули и итогами проверки в целом я был доволен. Да, огрехи были и немало, но главный вывод был утешительным — мой самолет способен не только взлететь, но и даже выполнить полетную программу и приземлиться потом обратно. Это был успех! Осталось дождаться двигателя на него. Во время продувки-то вместо двигателя мешок с камнями положили — для сохранения правильной центровки, но без «сердца» мой планер никуда не полетит.
Осень запомнилась выездом в совхоз на копку посаженной по весне картошки и заготовкой овощей из наших теплиц. Ради такого дела даже часть уроков сократили, а некоторые и вовсе отменили. В октябре я предложил утеплить теплицы и провести в них отопление — чтобы и зимой там что-то растить, но Семен Валерьевич попросил меня повременить с этим делом. В последнее время его часто дергали куда-то с рабочего места, и был он изрядно нервным.
Все прояснилось в начале ноября. Очередной будний день в нашей школе начался с того, что к нам приехала сама Надежда Крупская!
Осень 1921 — весна 1922 года
На уроке все шло своим чередом до тех пор, пока в наш класс не постучались, и сразу же после этого, не дожидаясь ответа, открылась дверь. За порогом стоял наш директор и какая-то женщина. Лет пятидесяти, слегка одутловатое лицо, большие чуть навыкате глаза, побитые сединой волосы, собранные в пучок на затылке. Я раньше ее никогда не видел, зато по удивленному и даже слегка испуганному лицу нашего учителя понял, что «птица» к нам прилетела не простая.
— Здравствуйте, дети, — первой поздоровалась она, — меня зовут Надежда Константиновна. Я посижу у вас на уроке, вы не против?
Как будто кто-то ей здесь мог сказать хоть что-то поперек. Директор перед ней чуть ли не на цыпочках ходил. Учитель тоже после ее появления вел себя, как будто лом проглотил. Дети, видя реакцию взрослых, тоже притихли. Лишь меня разбирало любопытство, что это за важная особа? Увы, в памяти почему-то ничего не хотело всплывать. Хотя и оставалось чувство, словно я ее заочно знаю. Причем уже здесь слышал ее имя. Но где? И от кого?
Когда урок закончился, Учитель по-быстрому выпроводил всех детей в коридор на перемену «отдыхать». А вот со мной не прокатило.
— Сергей, — донесся мне в спину голос Семена Валерьевича, — а тебя я попрошу остаться.
Я чуть не заржал в голос от этой фразы. Уж очень крылатой она была в моей прошлой жизни. Настолько что, даже не смотря фильма, я ее знал и примерно представлял обстоятельства, в каких она была сказана. Но сдержался. Одноклассники бросили на меня пару любопытных взглядов, но задерживаться не стали. Уже привыкли, что я часто со взрослыми по разным делам разговариваю. Обычно — по поводу успеваемости класса, стенгазет или посещаемости субботников. Короче, ничего интересного в глазах детей.
— Сергей, я много слышала о тебе, — начала Надежда Константиновна.
— Надеюсь, только хорошее, — пошутил я
— Да, — улыбнулась она губами, а глаза остались холодные. — Семен Валерьевич нарадоваться на такого ученика не может. Твои игры на все союзные республики уже прогремели. А уж мимо «героев» я пройти просто не могла. Так ведь оказалось, что ты еще и в технике подкован. А кроме этого о своих товарищах не забываешь. Староста класса, в учебе помогаешь, построить теплицы придумал, чтобы о друзьях позаботиться.
Я слушал, как она пела мне дифирамбы, и мысленно напрягался. Обычно когда так стелют, потом очень жестко спать.
— Ты, Сергей, образец того, каким я вижу настоящего коммуниста будущего! — закончила Крупская. — И я хочу, чтобы ты поучаствовал в еще одном деле на благо нашей родины.
— Эээ. — растерялся я. Что это на меня еще хотят навесить? Я же не ишак, сломаюсь! — А вы уверены, что я потяну? Что бы вы там не хотели мне предложить? Сами видите — дел у меня и так не мало.
— Еще и ответственный, — по своему восприняла мои слова Крупская. — Не переживай, ты справишься, я в тебя верю!
— И что я должен сделать?
Отказать сразу, видя как вокруг нее вьется директор, я не решился. Зачем мне проблемы на ровном месте? В конце концов, могу сделать вид, что не справляюсь и позже развести руками. Послушаем, что скажут.
— Ты станешь первым пионером! — торжественно заявила Надежда Константиновна. — Я готовлю программу по воспитанию детей школьного возраста. Я уже выступала с докладом перед комсомолом нашего города, и было принято решение проверить мои предложения в нескольких школах Москвы. После чего по результатам ваших достижений будет сделан обширный доклад на Всесоюзной конференции комсомола весной следующего года. Не подведи меня, Сергей! Это очень важно.
