Были, конечно, горничные, которые прислуживали ей, но они приходили и уходили так часто, как менялась погода. Делуции удалось сблизиться только с двумя из них — Аннелиз и Бахрати — но это не… закончилось хорошо. И как только они покинули дворец, Делуция старалась держаться на расстоянии от любой из своих новых служанок, зная, что они уйдут только по истечении срока их пребывания и никогда не оглянутся назад.
Восемь лет — долгий срок, чтобы не иметь настоящего друга за пределами семьи, поэтому, когда Делуция услышала, что мальчик ее возраста приезжает погостить во дворец на несколько недель, она умоляла своих родителей сохранить ее личность в секрете. Девочка была одинока — так одинока — и она хотела только одного шанса завести настоящего друга, кого-то, кто относился бы к ней как к нормальной девочке. Конечно, она знала, что рано или поздно он узнает правду, но она хотела всего на несколько дней, что это все, что потребуется, и тогда ее королевский статус не будет иметь значения. К тому времени они станут друзьями, настоящими друзьями — лучшими друзьями, — и то, что она принцесса, этого не изменит.
В конце концов, она была права. Ее титул ничего не менял.
Потому что Макстон все это время знал, кто она такая.
И он играл с ней с самого начала.
Он заслужил ее доверие, заслужил ее обожание. А потом он использовал все это против нее, предав наихудшим из возможных способов.
— Сегодня такой прекрасный день, — сказала королева Осмада, ее нежный тон ослабил напряжение, которое Делуция почувствовала на своих плечах. По крайней мере, до тех пор, пока королева не добавила: — Может быть, Макстон захочет покататься верхом по саду с Делуцией после завтрака? Летом она ходит туда каждое утро… будь ее воля, я убеждена, она предпочла бы жить в конюшне.
Нерита тихо засмеялась вместе с королевой, но Делуцию охватил страх, словно тиски, сжимающие ее грудь.
— На самом деле, мама, — быстро сказала она, прежде чем кто-либо еще успел заговорить, — у меня уже есть компания для сегодняшней поездки. — Ей удалось изобразить то, что, как она надеялась, выглядело как извиняющаяся улыбка, когда она повернулась к Макстону и сказала: — Возможно, в другой раз.
Другой раз никогда бы не наступил, если бы ей было что сказать по этому поводу. Она бы солгала сквозь зубы, если бы это означало избегать его как можно больше в течение следующих семи дней. Потом он уедет, и она снова сможет вздохнуть свободно.
— Какая жалость, — огорчился Макстон, потянувшись за булочкой с корицей и разрывая ее пальцами. В его глазах мелькнула злобная искорка, когда он добавил: — Мы оба знаем, как мне нравится посещать конюшни и проводить время с лошадьми.
Делуция больше не могла смотреть на него. Ее руки дрожали, когда она потянулась за вилкой и вонзила ее в омлет, приложив значительно больше силы, чем было необходимо. Она вздрогнула от скрежета стали о фарфор, надеясь, что никто больше этого не заметил.
— Не сомневаюсь, что мой сын сможет развлечь себя сам, как и последние три дня, — сказала Нерита, отпивая из чашки. В ее словах не было обвинения, но они все равно заставили короля и королеву неодобрительно посмотреть на Делуцию.
Она знала причину их осуждения. Последние слова госпожи Альмы не были напоминанием, они были предупреждением: «Принцессы всегда любезные хозяева».
Делуция была совсем не любезна с Макстоном с момента его прибытия.
Впервые увидев его три дня назад, она отказалась произнести ни единого слова приветствия, игнорируя многозначительные взгляды своих родителей. Долг требовал, чтобы она сохраняла видимость сердечности, особенно учитывая важность Нериты как судьи Высокого суда. Но, увидев высокомерную ухмылку Макстона, она встала дыбом настолько, что ей пришлось развернуться на каблуках и выбежать из комнаты, чтобы не поддаться своему непреодолимому желанию стереть самодовольное выражение с его лица.
За прошедшие с тех пор два дня ее настроение не улучшилось, хотя ей удалось высидеть оба напряженных завтрака так же, как и сегодня, только благодаря тому, что она оставалась как можно более молчаливой и сосредоточилась на еде.
Она знала, что родители были обеспокоены ее поведением. Мать разыскала ее вчера вечером после ужина, и Делуция предложила расплывчатую отговорку о столкновении личностей. Осмада, однако, разглядела сквозь ложь скрытую за ней боль, но, к счастью, не стала настаивать на дальнейших подробностях. Вместо этого она взяла дочь за руки, и это прикосновение успокоило Делуцию больше, чем когда-либо могли бы сделать любые слова. Когда король присоединился к ним вскоре после этого, он не задавал никаких вопросов, просто обнял Делуцию и прижал ее к себе.
Несмотря на сочувствие, которое мать и отец свободно предлагали наедине, девочка знала, что от нее ожидают, что она займет место принцессы и предложит Макстону компанию в качестве гостя дворца. Ее родители не знали, почему ей было так трудно, почему она не хотела быть рядом с ним. Если Делуция расскажет им, она знала, что они поймут. Но ей было слишком стыдно делиться. Боль и предательство — пять лет спустя, и они почти не исчезли. Во всяком случае, чувства только усилились, вместе с каменными стенами вокруг ее сердца.
— Лорд Макстон, возможно, захочет подумать о поездке в город сегодня, — предположила Делуция, ни к кому конкретно не обращаясь, нарезая бекон. — Рынки всегда богаты в это время года.
— Действительно, так и есть, — сказал король Аурелий, наливая стакан сока и передавая его Делуции, прежде чем повернуться к Макстону. — Достаточно легко организовать сопровождение Наблюдателя, если вы хотите выйти на улицу на целый день?
В ответ Макстон надменно поднял бровь, глядя на Делуцию, и сказал:
— Возможно, я подожду, пока принцесса не освободится, чтобы сопровождать меня.
Только что сделав глоток сока, Делуция едва удержалась, чтобы не разбрызгать его по всему столу. Она быстро сглотнула, вызвав приступ кашля, что дало ей время, необходимое для того, чтобы придумать подходящий ответ. Предпочтительно такой, который не включал бы в себя перелетание через тарелки и нанесение удара Макстону ножом для масла.
Она понятия не имела, о чем, во имя Медоры, он думал, говоря что-то подобное. Она знала, что он презирает ее… она услышала правду из его собственных уст пять лет назад.
— … никчемная, доверчивая, заносчивая маленькая принцесса. Неудивительно, что у нее нет друзей… кому захочется проводить время с этим избалованным королевским отродьем? Никому.
Она все еще слышала его насмешливый смех, звенящий в ее ушах, точно так же, как она могла слышать смех тех, кого он развлекал своими историями — ее юных служанок, Аннелиз и Бахрати среди них, а также множество конюхов и кухонных работников, и других детей, рожденных дворцовыми слугами. Все они были детьми, с которыми она пыталась подружиться в тот или иной момент, и никто, кроме Аннелиз и Бахрати, никогда не заставлял ее думать, что у нее есть шанс подружиться с ними. А те две… Ну, в тот момент Делуция поняла, что у нее тоже не было шансов с ними, так как Макстон уже завладел их вниманием. Его харизма, его магнетизм — люди хотели быть рядом с ним. Делуция не смогла найти никакой вины по отношению к двум девушкам, не тогда, когда сама попала в ту же ловушку. И эта ловушка — это желание общения с Макстоном — оставила ее широко открытой для ненавистных вещей, которые он сказал в тот день, и для обидных ответов тех, кто слушал.
Смех — она никогда не забудет их смех, когда они слушали, как Макстон объяснял, что Делуция считала его своим лучшим другом, как она делилась с ним вещами, о которых никогда не рассказывала никому другому. Ее надеждами, ее мечтами, самим ее сердцем… он знал все это. Она обнажила себя перед ним. Для него.
И все это было правдой. Потому что Макстон был для нее всем, заполняя зияющую дыру одиночества, которую она чувствовала всю свою жизнь.
По крайней мере, до того дня, до того момента, когда его слова и смех разбили вдребезги ее ранимое восьмилетнее сердце.
Она бы никогда не узнала, если бы не пришла в конюшню пораньше, взволнованная их совместной прогулкой в то утро. Она никогда бы не узнала, если бы заранее не поискала Аннелиз и Бахрати, но обнаружила, что они составляют компанию ее предполагаемому лучшему другу. Она никогда бы не узнала, если бы не остановилась на звук голосов и хриплого смеха, только чтобы услышать отвратительные, мерзкие вещи, которые говорили о ней.
Иногда она задавалась вопросом, как долго Макстон позволял бы своей уловке дружбы продолжаться, если бы она не обнаружила этого. Но в тот момент, когда она вышла из тени со слезами на глазах, и он понял, что его поймали, он даже не попытался притвориться извиняющимся. Аннелиз и Бахрати — они, по крайней мере, выглядели пристыженными, и в течение недели две служанки покинули дворец по собственному желанию. Но Макстон… он только ухмыльнулся той ужасной ухмылкой, которую она никогда не видела до того дня, и она знала. Ничто из этого не было для него реальным. Все, чем они делились, было фальшивкой.
— К сожалению, моя неделя довольно насыщена, — плавно солгала Делуция, ее голос был слегка хриплым из-за того, что она только что откашляла миндалины — и от эмоций, которые она пыталась сдержать, поскольку воспоминания угрожали захлестнуть ее. — Если вы хотите осмотреть рынки перед отъездом, вам лучше спланировать поездку без меня.
— Дорогая, ты наверняка найдешь немного времени для лорда Макстона? — сказал король Аурелий с мягким упреком в голосе.
Делуция не могла удержаться от того, чтобы не бросить умоляющий взгляд на свою мать.
Осмада не была дурой, она прочитала панику на лице Делуции и положила руку на предплечье Аурелия. Ее добрые глаза переместились с дочери на мужа, а затем на их гостей, прежде чем она солгала:
— К сожалению, график Делуции действительно напряженный в течение следующих нескольких дней. Госпожа Альма любит, чтобы она была занята в летние месяцы, разгоняя скуку. — Затем она предложила Макстону: — Если вы приедете снова, мы обязательно выделим для вас немного времени, чтобы насладиться обществом друг друга.
Делуция гадала, появится ли ее омлет обратно, настолько болезненным было ощущение в животе при одной мысли о том, что ей придется выдержать еще один визит. И все же она сохраняла безмятежное выражение лица, отражая легкую улыбку своей матери, надеясь, что ее лицо не было таким зеленым, каким, по ее мнению, оно должно быть.
— Тогда я буду с нетерпением ждать нашего возвращения, — сказал Макстон, его тон был пропитан мрачным юмором.
Делуции не нужно было смотреть на него, чтобы понять, что он намеренно пытается разозлить ее. К ее стыду, это сработало. Но ей нужно было только пережить этот завтрак — и еще семь — прежде чем он уйдет. И если ей когда-нибудь приснится, что он снова приедет, на тот случай, если это просто сбудется, она обязательно исчезнет из дворца или заявит о болезни, чтобы никогда больше его не видеть.
По крайней мере, ее опыт с Макстоном преподал ей ценный жизненный урок, за который она была благодарна, оглядываясь назад. Аннелиз и Бахрати довели дело до конца, но именно Макстону Делуция отдала должное за то, что она обнаружила.
Благодаря им — благодаря ему — она узнала правду: она никому не могла доверять.
В течение восьми лет все, чего она хотела, — это настоящего друга. И когда она подумала, что наконец-то добилась своего, он показал ей, почему ей лучше одной. Друзья были не более чем людьми, способными причинить боль тем, кого они должны защищать. И в тот день в конюшне Делуция поняла это раз и навсегда.
Никогда больше она никого не впустит в свое сердце. Потому что люди только и делали, что подводили друг друга.
У Делуции была семья. Ей больше никто не был нужен.
Она не хотела никого другого.
Больше нет.
И никогда.
— 2-
Делуция не лгала, когда утверждала, что на утреннюю прогулку у нее запланирована компания… компания, которая давала ей хороший предлог поторопиться с остатками завтрака, прежде чем покинуть гостиную. Она сделала это, игнорируя обеспокоенные взгляды родителей и полностью избегая самодовольного взгляда Макстона.
