— Много ты понимаешь, друг Иеремей! Моей жене двадцать шесть лет. В этом возрасте у других дам уже по нескольку детей имеется. И мне вовсе не улыбается получить еще одного… — тут он проглотил весьма неприличное слово. — Я хочу быть точно уверенным, что следующий ребенок будет действительно моим.
— Воля ваша, милорд, — покачал головой Иеремей. — Воля ваша, но леди вам этого не простит.
— Как будто я нуждаюсь в её прощении! — хмыкнул граф, с отвращением глядя на графин с чистой водой. Ему хотелось выпить, но после принятого средства от похмелья это было неразумно. Интересно — откуда госпожа графиня знает об этом средстве?
Для меня утро началось довольно рано: ровно в тот момент, когда мой супруг и повелитель отправился в свою спальню. Это ж надо такое здоровье иметь — пить до шести часов утра. Встанут, стало быть, часам к четырем, не раньше. И головы болеть будут, это уж как пить дать. Что ж, значит, мне нужно встать, принять душ, собраться, и идти знакомиться со слугами. В конце концов, граф сам сказал, что отныне это входит в мои обязанности: заниматься бытом в доме.
— Лита, найди мне Иеремея. Я правильно поняла, что он распоряжается всеми вами?
Девушка кивнула, проворно убирая постели. Я подошла к кроватке: маленький виконт спал, тесно прижав к себе медведя. Ночью он несколько раз просыпался в слезах, и мне пришлось устроиться рядом с ним. Хорошо, что облюбованный мной диванчик оказался не слишком тяжел, так что мы устроились прекрасно.
— Лита, тебе придется остаться с малышом, — сказала я, когда девушка вернулась. Уже умытая, свеженькая, чем-то похожая на Тэссу. Такая же молоденькая, синеглазая и румяная. — Попозже я решу — останешься ли ты няней, или придется подыскать кого-то еще. Никуда из комнаты не уходи. Если виконт проснется — немедленно позови меня. А мы пока спустимся в кухню.
И мы пошли в кухню. Она располагалась в полуподвальном этаже дома, выходила окнами и дверями на хоздвор. Хозяйничала там дородная женщина в годах. С нею вместе работали еще две женщины, помоложе.
Иеремей торжественно представил меня, как новую хозяйку усадьбы. Повариха с помощницами равнодушно поклонились. На мое требование показать меню переглянулись, пожали плечами:
— Дык это, мы без этого обходились, — ответила повариха. — Вот, на завтрак у нас каша будет. А про обед еще и не думали. Со вчерашнего дня немного мяса осталось, разогреем. Господин наш не привередлив. А прочим и вовсе не по чину.
— Я — привередлива! — пожала плечами уже я. — Значит, готовить тут будут так, как хочу я. А что на завтрак виконту приготовлено?
— А господину виконту завтрака не полагается. Мадам Генриетта не приказывала готовить для него. Только стакан молока и черный хлеб.
Н-да, все еще хуже, чем я думала. Ладно, с проверкой я приду попозже, а сейчас…
— Мясо есть? Специи? Молоко? Яйца? Куриный бульон сварить сумеете? Или мне самой этим заняться? Что такое «хаш» — знаете?
Кухарки только переглядывались и пожимали плечами. Спорить не решились — и то хлеб. Через пару часов был готов и хаш, и легкий куриный бульон для виконта, и свежие булочки для меня… Иеремей время от времени заглядывал на кухню, качал головой и улыбался чему-то. Потом он же распорядился приготовить все к завтраку в той же малой гостиной, где почти до утра веселились мужчины. А я вспомнила об одном простом рецепте от похмелья. Матушка моя неоднократно его на батюшке испытала. Действует радикально и надолго отбивает стремление к излишествам. Приготовила, разлила по бокалам, велела Иеремею подносить каждому, кто уже изволил продрать глаза. Тот, явно узнав зелье, хмыкнул и обещал осчастливить всех. Я кивнула и отправилась к ребенку.
Малыш уже проснулся, и теперь сидел в кроватке, притянув к себе медведя.
— Здравствуй, малыш, — присела я рядом, осторожно касаясь светлых пушистых волос. Малыш напрягся.
— Не бойся меня, Артур, я тебя не обижу. Мы сейчас пойдем в ванную, умоемся, потом я смажу все твои синяки лечебной мазью, и будем завтракать.
— Мадам Генриетта не разрешает, — шепотом сказал мальчик, еще больше скукоживаясь. Я осторожно попыталась пересадить его к себе на колени. Мальчик не сопротивлялся, но… Зря я выгнала эту… эту… Надо было выпороть её вожжами на конюшне. Смазать самой жгучей мазью и выпороть еще раз.
— Запомни, малыш, мадам Генриетта больше никогда не появится в этом доме, — шепнула ему в розовое ушко. От него пахло сейчас так, как и должно пахнуть от ребенка: молоком и детством. — Я не дам тебя в обиду никому.
Мальчик только вздохнул.
А потом мы купались в ванне, вытирались большим пушистым полотенцем, смазывали синяки и ссадины — Артур мужественно пытался не плакать, а я сцеловывала с его пушистых ресничек слезинки. Потом… Потом я ругалась самыми грубыми словами, какие только знала, но мысленно: у малыша не было ни одного приличного костюмчика. Так, ветошь какая-то, только на тряпки и годится. Пришлось звать Иеремея, требовать немедленно отыскать хоть какую-то портниху, заказывать белье и все остальное. А потом еще и приказать немедленно заняться генеральной уборкой в комнатах малыша.
Слуг в усадьбе графа было немного: две горничные, дворецкий, он же камердинер, кухарка с двумя помощницами, да еще две девчушки лет по пятнадцати. Лита сказала, что их взяли в дом совсем недавно, буквально перед нашей свадьбой. Видимо, граф решил, что мне может потребоваться большее количество слуг. Были еще конюх, садовник, рабочие, совмещавшие все обязанности слуг — мужчин. С этим мне еще предстояло разобраться. Так же, как и с самим хозяйством. Но пока мне надо обустроить комнаты для виконта и для себя. И желательно, чтобы находились они в шаговой доступности. Что- то мне подсказывает: ребенку еще долго будут сниться страшные сны. Потому я оставила малыша с Литой, своей волей объявив её няней маленького виконта, вызвала к себе Иеремея, и, пока граф изволил почивать, занялась осмотром дома. С третьего этажа.
Вчера мне было не до того, чтобы рассматривать место, куда меня привезли. А сейчас я поняла, что дом имеет два крыла. На третьем этаже были открыты только спальня и игровая виконта. Унынием и запустением веяло от этих комнат, заставленных разномастной мебелью, совершенно не подходившей для ребенка. Пыльные выцветшие обои, пыльные выцветшие портьеры, отсутствие нормальных игрушек… А те, что были — годились лишь на свалку. Про книги я уже не говорю, их вообще не было. Ни цветных карандашей, ни бумаги, не говоря уже о красках. Малыш сидел в темном уголке, сложив на коленках тонкие ручки…
Так, пора это прекращать, иначе я не сдержусь, и отыграюсь на графе!
— Лита, берем виконта, и идем осматривать этаж! — скомандовала я. — Иеремей, у кого ключи от остальных комнат? У вас? Отлично! Откройте их все, и можете пока быть свободны. А ко мне пришлите вторую горничную и тех двух девиц. С тряпками, вениками, мыльной водой и прочим, что требуется для генеральной уборки. Да, и пошлите сюда двух слуг — не девушкам же двигать мебель.
Виконт удобно устроился у меня на руках, и мы вошли в первую из открытых комнат. Большая, светлая, с окнами от пола до потолка, эта комната была пуста, и даже мебели в ней не оказалось. Зато был большой камин, украшенный лепниной. Стены, видимо, белились, потому что следов обоев я не нашла. Лита сообщила, что мел для побелки не проблема, и я тут же решила, что эта комната станет нашей гостиной. Так же пусты были две смежные комнаты, двери из которых выходили в гостиную. Они были соединены между собой неприметной дверцей, имели личные ванные комнатки. То, что надо для двух одиноких Душ! И малышу не будет страшно, и мне будет уютно. Надеюсь, его сиятельству не придет в голову запретить нам жить здесь? Мы даже не побеспокоим его своим присутствием, потому что третий этаж оборудован отдельной лестницей, ведущей прямиком на первый этаж, минуя второй. В остальных комнатах было то же самое: унылая пыльная пустота.
— Тут раньше были гостевые спальни, — сообщил Иеремей, пригнавший слуг на ремонтные работы. Один тут же занялся проверкой труб, второй — чисткой и ремонтом камина. Я решила, что сама оплачу ремонт понравившихся комнат, если граф вздумает ерепениться. В конце концов, жить в свинарнике я не собираюсь.
Ближе к обеду осмотр этажа мы завершили. Уставший виконт был накормлен, умыт, и уложен в постель. В таком возрасте дети обязательно должны спать днем. Лита уселась в кресло возле его кроватки, а меня потребовал к себе его сиятельство.
Глава пятая. У кого что болит…
Всегда недолюбливала повивальных бабок. Еще с тех времен, когда матушка рожала мою сестру. Между нами большая разница в возрасте — десять лет. Поэтому я хорошо помню, что роды были тяжелые, начались как-то неожиданно, и меня никто не удосужился отослать подальше. Было много криков, стонов, задымленная комната — бабка жгла ароматические палочки, чтобы очистить воздух. Я не понимала, что именно она делала, но видела, что матушке становилось все хуже. И если бы не заехавшая в гости бабушка — я вновь осталась бы сиротой. Бабушка выдворила повитуху, гаркнула на служанок, выставила меня. Спустя какое- то время в комнате раздался жалобный писк. Матушка долго не могла прийти в себя после родов, бабуля от неё почти не отходила. И все же вытащила её с самого края. Батюшка стоял перед ней на коленях, благодаря за жену и дочь. Надо сказать — бабуля была двоюродной теткой моего отца. Она вырастила его, оставшегося сиротой в детстве, сохранила для него небольшое наследство родителей, дала образование и помогла начать свое дело. И десять лет помогала ему растить меня, пока он не женился второй раз. Родной матери я и не помню, она умерла два года спустя, не сумев разродиться… Наверное, батюшка потому и не торопил меня с выбором мужа. И если бы не предложение графа Тарского… Не будем о грустном! Сейчас мне нужно продержаться год. Таким было условие батюшки. Если я удержусь — по договору буду иметь право на титул. Потом буду вольна уехать куда захочется, и никто не вправе мне помешать. Приданое — не препятствие. А теперь у меня есть ребенок, которого я смогу забрать с собой, если усыновлю его. Вряд ли граф будет возражать, если малыш и в самом деле ему не сын… Но это я обдумаю позже, а пока…
А пока граф решил подвергнуть меня еще одному унижению. Повивальная бабка встретила меня в той комнате, которую определил мне супруг.
— Его сиятельство велел проверить тебя, — проскрипела она, разминая корявые пальцы. — Не желает его сиятельство чужих бастардов воспитывать.
Я обернулась на стоящего у двери мужа. Он смотрел на меня, как на вещь, ценность которой показалась завышенной и требовалась дополнительная экспертиза. Пощечины ему оказалось недостаточно.
— Вы сами меня будете держать, ваше сиятельство? — спросила я. — Или позовете слуг? Потому что добровольно прикоснуться к себе повитухе я не дам. И не потому, что мне есть что скрывать — тут я абсолютно чиста. И гарантирую, что вам не придется воспитывать бастардов. Если, конечно, сами их не наплодите. Делить с вами постель я так же не собираюсь. Унижаться, доказывая, что все еще девственница? — Боже, избавь меня от этого! Тем более, что вы уже для себя все решили, и не поверите даже собственным глазам.
Граф все так же пристально меня разглядывал. В комнате, кажется, уже сгустился воздух — до того напряженно я себя чувствовала. И снова почти увидела те самые фиолетовые канаты странной силы, не дающей прикоснуться ко мне ни корявым пальцам повитухи, ни холеным ладоням его сиятельства.
Не знаю, чем бы закончилось наше противостояние, но тут наверху громко заплакал маленький виконт, завизжала Лита, и я вылетела за двери, едва не снеся мужа. Вихрем взлетела на третий этаж, ворвалась в комнату и увидела здоровенную крысу посреди ковра. Лита, вспрыгнув на кроватку, визжала так, что закладывало уши. Я и не поняла, как это получилось, но с моих пальцев сорвался голубой огонек и попал крысе в голову. Теперь визжали двое. Пришлось влепить горничной оплеуху, а крысу добил граф, влетевший в комнату следом за мной. Я подхватила на руки зашедшегося плачем ребенка.
— Лучше бы вызвали дератизаторов, Ваше Сиятельство, — выдохнула, с трудом переводя дыхание. — Они тут нужнее, чем повитухи.
Граф хмуро на меня посмотрел и вышел, почти не хлопнув дверью. Я занялась малышом.
Его Сиятельство, граф Тариэл Тарский, злился. Злился на жену, посмевшую ему возражать. На дворецкого Иеремея, укоризненно качавшего головой в ответ на приказ вызвать повитуху. На повитуху, так и не сумевшую совладать с графиней… После того, как Апрелия успокоила ребенка, напоив его отваром каких-то трав, отругала горничную за визг, приказала дворецкому немедленно послать за дератизаторами, приказала слугам немедленно накрыть стол к позднему обеду, сама спустилась в кухню и отчитала кухарку за пригоревшую кашу для малыша, сделала еще какие-то распоряжения по начавшемуся ремонту комнат на третьем этаже, она вошла в малую гостиную, села за стол, и как ни в чем не бывало, принялась за обед. А после, когда слуги уже убрали со стола и вышли, оставив супругов наедине, Апрелия поднялась, подошла к окну, долго смотрела в сад и молчала, явно что-то обдумывая.
— Ваше сиятельство, — наконец сказала она. — Давайте заключим соглашение. Хотите — письменное, хотите — устное, мне все равно. Я не задеваю вас, вы не трогаете меня и мальчика. Год мы продержимся, а потом я уеду. Думаю, храм признает наш брак недействительным безо всяких проблем. Вам останется все мое приданое, что выделил мой отец. А я попрошу лишь, чтобы вы отпустили со мной Артура. Вы сможете составить выгодную партию с равной вам по положению женщиной, которая подарит вам наследников, и забудете о нас. У меня хватит и сил, и возможностей вырастить ребенка достойным человеком, уверяю вас. И он не будет претендовать на то, что ему не принадлежит по праву крови.
