— Голицына — враг. — отвечает Ай Гуль: — она разносторонне развита, умна и ее способности очень… гибкие и неожиданные. Чем дольше она среди нас — тем труднее с ней будет справиться. Она не может свою паутину просто так развешивать, а значит она уже была с нами некоторое время, прежде чем мы ее заметили. Скрытно. Еще это значит, что ее паутина сперва может быть мягкой и тянущейся, а уже по команде превращается в жесткую нить. Ведь если бы она сразу была жесткой — кто-то сразу без руки остался бы, а мы не замечали этого, пока она не показала. То есть или она сверхбыстрая, или очень скрытная и умеет управлять свойствами своей паутины. Однако она боится меня и Володи, значит — не сверхбыстрая. Умела бы перемещаться с такой скоростью — не боялась бы. Значит — скрытность. И пока скрывалась — налепила своей паутины везде. Знаешь как ее в Академии звали? Черная Вдова. Она обожала девочек к потолку привешивать, пугала так.

— Меня так привесила однажды! — поднимает руку Александра: — и… ее лицо было так близко! Наверное, с тех пор она ко мне особенные чувства испытывает.

— И эти люди говорят мне меньше читать романов Астории Новослободской, — качает головой моя кузина: — а сами-то… очнись, Казанова, она хотела тебя убить!

— Много ты знаешь! Она меня за лодыжку прихватила, а вас всех за шею! Может она хотела меня на потом оставить? На… сладкое? — щеки Александры заметно розовеют и Ай Гуль качает головой.

— Жопа у нее ничего. — вставляет Сандро: — у Голицыных вообще жопы такие… выдающиеся. Видели ее матушку? Такая жопа, я вам доложу, я бы с Анной Викторовной романс закрутил бы!

— Тебе бы голову открутили, альфонс. — ставит его на место Ай Гуль: — закрутил бы он… в общем так, давайте решим уже что как только она голову отсюда высунет, так я ее ей и отрежу.

— Невежливо это — виновнице торжества голову отрезать, — говорю я: — а можно как-то без этого? Хрен с ним, что ты этих двоих прикончила, уже не вернешь, но…

— Ой как интересно мозг у тебя работает, братец, — прищуривается Ай Гуль: — Строгонова ты убил, между прочим.

— Хм. — чешу в затылке: — ладно, давайте не будем начинать кто кого убил, ладно? Давайте двигаться дальше и по возможности никого не убивать.

— Я — за! — поднимает руку Сашенька: — не надо убивать никого. Тем более я следующая на очереди. Как самая бесполезная. Если мы тут надолго и надо будет человечину есть, то я голосую за голодную смерть всем вместе. Я не хочу никого убивать и есть.

— А ты и не будешь, — ухмыляется Сандро: — это тебя убьют и съедят. Ты ж самая мягонькая тут. И сладенькая. Сперва, конечно, Володя тебя изнасилует…не пропадать же добру.

— Может он сперва тебя изнасилует! — парирует Александра: — и вообще, если мы отсюда выберемся — то пусть насилует!

— Не понимаю, зачем ее в живых оставлять. Она же потом всем расскажет, что мы с тобой этих двоих… того. — говорит моя кузина: — Володь, подумай пожалуйста. Шутки кончились. Это все всерьез.

— Слушай ну нельзя же всех вокруг убивать. Вот и Сандро с Сашенькой вместе тоже знают, что мы этих двоих того, что же теперь — и их тоже — того? — вздыхаю я.

— Насчет нас можешь не переживать, — машет рукой Сандро: — мы про твою милейшую кузину и не такое знаем. И все в тайне храним. Потому она нас и любит, что с нами она может самой собой быть.

— Я знаю, что она любит, когда с ней пожестче и что ты ее в детстве выпорол, и она в первый раз кончила, — заявляет Александра: — чего⁈ Это же правда!

— Сашенька! — рычит Ай Гуль: — наверное и в самом деле тебя нужно тут в Лабиринте оставить!

— Ой, да какая уже разница! — закатывает глаза Александра: — скажи ты ему уже что хочешь чтобы он тебя связал и отшлепал! Мы все равно отсюда уже не выберемся никуда! И Вериоку можешь убивать — отсюда никто и никогда не выходил! Думаешь я совсем неудачница и в Академии все мимо ушей пропускала⁈ Искаженное пространство, внутреннее измерение Моря Дирака — что сюда попало, назад уже не возвратится. И меня можешь тоже убить. Плевать уже. — она замолкает и складывает руки на груди. Наступает неловкое молчание. Ай Гуль прячет глаза. Сандро делает вид что внимательно изучает серые небеса и стены. Александра дуется.

— Ээ… народ? — над черным провалом в полу показывается голова Голицыной: — я ничего не слышала, правда-правда. Не будете меня убивать?

— Залезай уже. — ворчит Ай Гуль: — чего толку тебя убивать… все равно все тут помрем. Залезай.

— Ну… хорошо. — Вериока переваливается через край провала, откатывается в сторону и лежит на спине, переводя дыхание.

— Бесполезно, — говорит она через некоторое время: — верх тут, это низ там, — она поднимает руку, указывая в серые небеса: — толку нет. Пространство замкнуто само на себя. Пока я блуждала в Лабиринте — видела кости. Не человеческие. Наверное животных, но уж больно крупные. Сюда попасть еще как-то можно, но назад… — она замолкает.

— Смешно, — говорит Сандро: — никогда не думал, что я вот так помру. Вместе с Голицыной и Зубовой. Ирония.

— Я есть хочу. Там, на вечеринке такие вкусные бутерброды канапе были — с икрой. И шампанское сейчас бы не помешало… — говорит Александра: — Гуль, ты не обижайся, хорошо? Извини меня, я лишнего сболтнула.

— Только при условии, что Володя все забудет! — отвечает моя кузина и мечет на меня разгневанный взгляд: — только так!

— А что я? Я уже и не помню ничего, — отвечаю я. В самом деле сейчас я думаю вовсе не о том, какие сексуальные девиации породило наше совместное с ней детство и все это изучение отличий между мальчиками и девочками на сеновале в деревне. Меня сейчас куда больше занимает парадокс искаженного пространства, и я пытаюсь протолкнуть палец в окружающую стену, так сказать методом научного тыка.

— Между прочим ничего такого в этом нет, — говорит Вериока Голицына: — я имею в виду любовную связь и влечение между двоюродными братьями и сестрами. Это и по закону не запрещено.

— Да я не об этом! — стремительно краснеет Ай Гуль.

— И в позиционировании себя как сабмиссива, осознание своих мазохистических наклонностей — тоже ничего такого нет. — пожимает плечами Вериока: — я в Европе училась, там это совершенно нормально. А у тебя так и вовсе это понятно. Ты же вон какая — крутая, резкая, решительная, сильная. А это много мужской энергии. Тебе где-то надо быть слабой и беззащитной, передать ответственность за свои действия. Но ты же — маг девятого ранга, Закрывающая, мне про тебя дедушка Казимир все уши прожужжал, какая ты вундеркинд. Ледяная Княжна то, Ледяная Княжна се… и почему у нас в роду все слабосилки после маменьки… ты у нас и офицер и ученая и все на свете. И да, эмансипация в отношении тебя проведена. Вот потому-то ты у нас и хочешь, чтобы тебя по жопе хорошенечко отшлепали, да еще и двоюродный братец.

— Неправда! Голицына, если ты не заткнешься, то…

— То ты чего? — скашивает на нее глаза лежащая в пыли Вериока: — убьешь меня? Как страшно. Ты все проблемы так решаешь, да? Кого-то убить.

— Вот я буквально то же самое ей говорил, — киваю я: — если у тебя в руках молоток… гибче надо быть.

— Я не собираюсь выслушивать бред! — говорит Ай Гуль: — Голицына, если ты такая умная, какого черта ты на меня срывалась тогда в зале?

— А… я прошу прощения, — говорит Вериока и привстает на локте: — сорвалась. Ты мне в Академии изрядно кровушки попила, вот и не сдержалась. Но да, ты была права — мы теперь взрослые и глупо переживать из-за былых обид. А так… честно говоря я всегда тобой восхищалась. Девятый ранг! Закрывающая! Закрытие Прорыва под Черекшой — самостоятельно! Совсем одна! А твои успехи в теоретической магии! С ума сойти, в твоем возрасте и уже академическое звание… да и красива ты. Только стерва.

— Ну… это вынуждено, я полагаю, — замечает Сандро, который сел по-турецки, вслушиваясь в беседу: — красивая девушка просто обязана быть стервой. Потому что красивая девушка должна уметь говорить «нет». Ибо если красивая девушка не говорит «нет», она будет постоянно ходить беременной.

— Уж это точно, — кивает Александра: — столько уродов пристают… Верочка, скажи пожалуйста, а ты… я тебе так сильно нравлюсь?

— Что?

— Ну… ты и в Академии ко мне приставала и сейчас… только за лодыжку меня нитью прихватила, а всех остальных — за горло… я тебе нравлюсь?

— В Академии? Мы вместе учились? — хмурит брови Вериока Голицына: — я тебя знаю вообще?

— Вот и ответ, — хмыкает Сандро: — она тебя даже не помнит! Подвешивала к потолку и даже не помнит. Вот Снегурочку нашу помнит, не забудет, а тебя — нет. Мораль — никто не помнит добрых и мягких. Вот потому-то мы тебя в первую очередь съедим.

— Как так⁈ — обижается Александра: — но… я думала…

— Я тебя к потолку привешивала? — моргает Вериока: — погоди… но… ой. Извини. Я тогда очень асоциальная была. Извини, но я тебя не узнаю, я тогда много кого к потолку…

— Голицына, а ну-ка прекрати, немедленно, — говорит моя кузина и холод в ее голосе заставляет Вериоку сглотнуть: — тебе так трудно быть… вежливой?

— А… постой! Постой! Ты же Сашенька? Александра! Да? Да, точно. Извини, да… ты мне всегда нравилась! — спохватывается Вериока: — вот прямо сильно!

— Правда? — слезы, уже наворачивающиеся на глаза Александре высыхают, и она смотрит на Голицыну так, как смотрят щенки и котята — с преданностью и любовью.

— Чего тут терять, все равно все умрем… — бормочет себе под нос Вериока и кивает: — правда! Хоть кто-то тут счастлив будет.

— Можешь иногда мозгами шевелить, когда захочешь… — откидывается назад моя кузина, опираясь на локоть: — всегда была смышлёной.

— А я бы дальше послушала про отношения с моим мужем, — говорит Акай: — нет правда. Она хочет, чтобы он ее связал и выпорол?

— Не надо упрощать, — хмурится Вериока: — что за стереотипы. Тут надо вдумчиво подходить. Кому-то нравится, когда унижают морально или словами, кому-то когда лежишь беспомощная, с завязанными глазами и кляпом во рту, кому-то физическая боль, тут не угадаешь. Надо выяснять границы партнера и что нравится, а что неприемлемо. Тут во главу угла взаимное уважение надо ставить. А универсальных ответов не бывает.

— Голицына, прекрати, я тебя умоляю. — вставляет Ай Гуль: — давайте не будем мои сексуальные наклонности тут обсуждать, еще и при его жене.