— Тоже я! — крикнул он.
— Вы даже не возражаете против того, что он был убит. И каким образом вы его убили?
— Я… — кавалер де Жаме на несколько минут замолчал, отчаянно ища ответ, а потом бросил взгляд на подсумок Марка и выпалил: — Я его отравил. Ядом!
— Каким?
— Я не помню. Я просто пришёл к аптекарю и сказал, что мне нужен яд.
— К какому аптекарю?
— Я… я не помню… Было темно.
— Не нужно, Сильвен, — слабым голосом произнесла женщина. — Я признаюсь, ваша светлость. Это я просила гадалку извести мужа, а потом отравила её цикутой.
— Это был я! — обернулся к ней де Жаме. — Зачем ты клевещешь на себя?
— Одевайтесь, — проговорил Марк, осматривая комнату. — Мы продолжим разговор в Серой башне. Мартен, обыщите здесь всё, потом возвращайтесь, — и он вышел, оставив сыщиков в комнате.
Марк сидел в своём кабинете, постукивая по столу пальцами, украшенными драгоценными перстнями. Перед ним в маленькой коробочке лежал ещё один круглый уголёк, а рядом стоял Огастен, стараясь не смотреть на устроившегося рядом на стуле Филбертуса.
— Ещё одно? — спросил Марк устало.
— Да, тоже, что и с остальными, — кивнул Огастен.
— Его жена созналась? — спросил придворный маг и, взяв коробочку, вытащил оттуда то, что когда-то было сердцем купца Пламеля.
— Во всём, — кивнул барон, жестом отпуская тюремного лекаря и тот, вздохнув с облегчением, поспешно удалился. — Всё, как я и предполагал. Она купила цикуту, чтоб отравить мужа, но боялась разоблачения и потому пошла к гадалке, к которой ходила уже не раз. Гертруда предложила ей помощь за сравнительно небольшую плату: сто золотых марок и серьги. А потом старик действительно умер, и Клодина испугалась, что Гертруда её выдаст или станет шантажировать. Она отправилась к ней с гостинцами, подмешав яд в ликёр, а когда старуха умерла, испугалась ещё больше, что её разоблачат, и кинулась к любовнику. Управляющий в доме, где живёт Сильвен де Жаме, подтвердил, что она явилась поздно вечером, когда уже началась гроза, и была сильно напугана. Через какое-то время де Жаме куда-то ушёл, надо полагать, к гадалке на улицу ткачей, где проткнул ножом труп, чтоб отвести подозрения от своей возлюбленной. Он продолжает утверждать, что убил обоих, но понятия не имеет, как и от чего они действительно умерли, так что на это можно не обращать внимания. Таким образом, мы раскрыли эти два убийства, но ни на шаг не приблизились к Чёрному кинжалу и его владельцу.
— Напротив, я всё больше убеждаюсь в том, что за всем этим стоит Барбара. Вы обратили внимание на те два сердечка, что были в колдовском сундуке Гертруды? Ведь они выглядят так же, как те, что уже собраны в нашей печальной коллекции, даже рана от кинжала на месте. Мы не знаем, чьи они, но, скорее всего, каких-то нищих, которых злодей убил, экспериментируя с кинжалом, а потом вместе с черепом подарил их Гертруде, чтоб она использовала их в своих постановочных ритуалах. У нас есть доказательства связи Гертруды с убийцей и её связи с Барбарой. Вполне вероятно, что Барбара и есть убийца.
— Не знаю, как ведут расследования в Белой башне, мой друг, но для тайной полиции таких вероятностей явно недостаточно, — он обернулся туда, где возле окна стоял беззвучной тенью Монсо, и спросил: — От Эдама ничего нет?
— Нет, ваша светлость, ничего, — тихо ответил секретарь.
— Куда запропастился этот мальчишка? — пробормотал барон.
— Вы так переживаете за него? — спросил Филбертус.
— Я б не так переживал, если б он не был так сильно похож на меня в его годы, — вздохнул Марк.
Придворный маг понимающе улыбнулся. В дверь тихонько постучали, и в кабинет заглянул клерк. Увидев его, Монсо вышел и вскоре вернулся и положил на стол перед хозяином конверт из шёлковой бумаги, пахнущий жасмином.
— Письмо от графини Лафайет, — доложил он.
Марк поспешно вскрыл конверт, достал оттуда небольшую записку, которую потом протянул Филбертусу.
— «Ближайший тёмный вечер, после первой стражи», — прочёл тот. — Не думаете ли вы, что это удачная возможность загнать нашу добычу?
— И что, мы её арестуем, она будет всё отрицать…
— Нет, — на лице молодого волшебника появилась тонкая злая усмешка. — Мы не будем сразу её арестовывать. Сначала мы сыграем с ней в игру, чтоб выиграть.
И он, поднявшись, направился к двери, но на пороге обернулся, взглядом пригласив Марка следовать за собой.
— Что? — возмущённо воскликнула Аламейра, взглянув на Филбертуса. — Вы хотите, чтоб я заказала этой ведьме убийство Селестена? Вы с ума сошли! Я никогда не любила мужа, но всегда ценила его доброе отношение ко мне! Я никогда не желала ему смерти, несмотря на его занудство и скупость.
— Тебя никто не спрашивает, хочешь ты этого или нет, — резко произнёс Филбертус, глядя на неё. — Ты итак уже увязла по самые уши! Ты слышала о смерти Эммануэля Данкура? Знаешь, почему он умер? Потому что какая-то наивная дура продала его локон ведьме, умеющей убивать на расстоянии. А ты отдала ей локон Анри. Ты хочешь, чтоб он умер так же? Или, может, мне стоит рассказать графу Раймунду о том, какой опасности ты подвергла его единственного сына и наследника?
— Марк! — фрейлина жалобно посмотрела на де Сегюра, находившегося здесь же.
— Просто делай, как он говорит, — произнёс он. — Если нам удастся добраться до этой ведьмы, то мы заберём у неё локон Анри, и он будет в безопасности.
Она потерянно опустила глаза, теребя в руках вышитый шёлком батистовый платочек.
— Что я должна сделать? — наконец спросила она.
— Завтра вечером ты пойдёшь к графине Лафайет, — ответил Филбертус, — и встретишься там с госпожой Барбарой. Ты скажешь, что любишь Анри и боишься его потерять, боишься, что он женится на другой. Потому ты хочешь избавиться от мужа и выйти замуж за своего любовника. Ты заплатишь ей столько, сколько она потребует, и передашь ей вот это, — он положил перед ней небольшой свёрток и, развернув его, она увидела прядь седых волос.
— Чьи они? — испуганно спросила она, бросив свёрток на стол и отстранившись.
— Этот человек уже умер, и ритуал ему не повредит.
— Постарайся добиться от неё согласия, — произнёс Марк, положив руку ей на плечо, — расспроси её о ритуале, будто сомневаешься в его действенности. Выясни всё, что сможешь.
— Мы будем рядом и при необходимости вмешаемся, — добавил Филбертус. — нам нужны доказательства её виновности. Если она пообещает тебе сделать это, и ещё лучше, если она скажет, как она это сделает, мы сможем её арестовать.
— Хорошо, — кивнула Аламейра и снова с мольбой взглянула на Марка. — Она ведь не убьёт меня за это?
Он присел рядом и провёл пальцами по её щеке.
— Мы позаботимся о твоей безопасности, милая, — заверил он и заметил, как Филбертус картинно закатил глаза.
На следующий вечер, когда на улицах города уже стемнело, они отправились к графине Лафайет. Аламейра прибыла туда ещё раньше и ждала назначенного часа возле растопленного камина, зябко кутаясь в шаль и потягивая подогретое вино, принесённое ей Симонеттой. Марк и Филбертус пришли, когда в салоне уже начали собираться первые гости, которые были пока сдержанны и соблюдали придворный этикет, чинно беседуя на невинные темы. В стороне музыканты настраивали свои инструменты.
Молодые люди сели на диванчик возле окна и принялись с невинным видом обсуждать собравшихся дам, а те, поняв это, мило улыбались им и строили глазки. Потом в зал заглянул сыщик, переодетый лакеем, и кивнул в знак того, что гадалка прибыла. Переглянувшись, они поспешили за ним.
Пройдя по коридору, они поднялись на третий этаж и вошли в небольшую комнатку, которую отделяла от гостиной, предназначенной для встречи, тонкая перегородка. Из-за неё уже слышался печальный голос Аламейры, которая словами, достойными романса, рассказывала о своей несчастной любви к Анри и муже-тиране. На лице Филбертуса, смотревшего в маленькое отверстие в стене, появилась усмешка, поскольку он оценил её актёрские способности. Марк прислушался. Голоса гадалки он не слышал. Даже если она как-то и отвечала на излияния фрейлины, то делала это безмолвно.
Сзади раздался лёгкий шорох, словно кто-то скрёбся в дверь. Фелбертус недовольно обернулся, а Марк, сделав успокаивающий жест, отошёл назад. Он приоткрыл дверь и увидел одного из своих сыщиков. Выскользнув в коридор и прикрыв за собой дверь, он вопросительно взглянул на него.
— Там внизу мальчишка, — шелестящим шёпотом произнёс сыщик. — Он велел передать вам это.
Он сунул ему в руку какой-то предмет, и Марк, нагнувшись, увидел блеск золотой гербовой печатки. Это был перстень Эдама.
— Где он? — резко спросил он.
Сыщик указал вниз и Марк, бросив нерешительный взгляд на дверь, всё же пошёл за ним. Они спустились в помещения для слуг, где у задней двери стоял чумазый мальчишка лет двенадцати с густыми чёрными кудрями и нагловатым взглядом. Он был одет в какие-то лохмотья, но держался важно.
