Прежде чем я успела ударить по дереву мечом, две руки обвились вокруг меня и крепко меня сжали. Из горла моего вырвался исполненный досады вопль, прежде чем я, развернувшись к Люсиферу, уткнулась лицом ему в грудь. Горячие слезы потекли по его одежде.
Как я смогу прожить без него хоть секунду?
В немецком и английском языках такое обращение по имени или фамилии принято, когда говорящий хочет нейтрально поприветствовать собеседника – и одновременно передать тому инициативу в разговоре.
Весь остаток дня мы провели на учебном плацу. Мы бились втроем – Люсифер, Леандер и я. Под конец мы позвали еще несколько солдат и разыграли настоящую битву, дабы научиться защищаться от нескольких нападавших одновременно. К вечеру я была полностью вымотана, но хотя бы избавилась наконец от давно накапливавшихся во мне гнева и досады. Тренировки меня немного отвлекли.
За ужином Люсифер сидел за столом рядом со мной – и заслужил несколько озадаченных и испуганных взглядов слуг, на которые прилежно не обращал внимания. Никто не посмел с ним заговорить. Я настояла на том, чтобы он остался ночевать в моей комнате, так что мы с ним делили мою широкую кровать с балдахином.
На следующее утро Мадлен разбудила нас на рассвете и выгнала Люсифера из комнаты, чтобы одеть меня. Поскольку я настояла на том, чтобы не садиться в карету с матерью, а ехать верхом, моя преданная камеристка одела меня в белоснежную блузку с бантом и узкие черные кожаные штаны. Завершали картину мягкие элегантные сапоги и серебряные украшения. Я находила такое одеяние не менее безвкусным, чем светлое платье, – но в костюме для верховой езды мне, по крайней мере, было куда удобнее. Люсифер остался в своей черной мантии.
На завтрак не было большого выбора блюд; на кухне нам подали лишь несколько закусок. Мать с нетерпением уже ожидала нас во дворе. Она была, как и обычно, в белом шелковом платье; светлые волосы ее были собраны в элегантную прическу, а на лбу красовалась золотая тиара. Как всегда, она выглядела потрясающе.
Слуга помог ей сесть в карету, а сам забрался на козлы. Карету запрягли парой кремового цвета лошадей. Сама она была выкрашена в голубой цвет, а дверь ее была украшена золотыми инкрустациями. Да, не заметить такую карету было бы сложно.
Конюх привел нам с Люсифером наших лошадей. Аннабель была вычесана; шерсть ее блестела на солнце. Кобыла мотала головой, пытаясь избавиться от косичек, в которые заплели ее гриву; я немедленно распустила их. Уздечку заменили серебряной сбруей – но мне хотя бы разрешили оставить мое любимое, хоть и изношенное, седло. Стоило мне вскочить на Аннабель, как мы все отправились в путь.
Мы с Люсифером ехали бок о бок позади кареты. Тонду мы объехали стороной, дабы не вызывать суматохи, но он все равно держал капюшон плотно натянутым на лоб. По дороге нам попались лишь две женщины, собиравшие около маленького мятно-зеленого домика на самой окраине города яйца из-под кудахтавших наседок. Женщины благоговейно склонились перед каретой, а затем и передо мной, но я раздраженным жестом дала им понять, что это лишнее. Ах, как я ненавидела это незаслуженное внимание к моей скромной персоне!
Когда мы оставили Тонду позади, Люсифер поскакал вперед, направившись моим обычным маршрутом через лес к Черному замку, чтобы объявить своей матери о нашем визите. Я продолжала ехать за матерью по ухабистой проселочной дороге, потому что лесные тропы были слишком узкими для столь широкой кареты.
Через некоторое время мы достигли границы с Сатандрой. На посту стояло несколько скучавших стражников. Они сначала по привычке спросили кучера, что привело его в Сатандру, – но одного взгляда в окно кареты было достаточно, чтобы они пробормотали извинения и отошли с дороги.
Спустя всего несколько минут после пересечения границы разбитая проселочная дорога превратилась в широкую утрамбованную тропу, ведшую через хвойный лес. Наконец мы добрались и до Черного замка. Большой, темный и устрашающий, он вздымался из-за верхушек деревьев.
Мы приблизились к своей конечной цели. Сегодня будет решено, заключат ли Сатандра и Лунария когда-нибудь мир – или на веки веков останутся врагами.
Слуга, одетый полностью в черное, встретил нас и провел по коридору к большой двойной двери, украшенной латунными узорами. Мы вошли в огромный зал с высоким потолком. Было темно; лишь одна железная люстра давала немного света. Темные стены были увешаны большими гобеленами; каждый из них отображал военные сцены. Между гобеленами грозным предупреждением висели мечи, щиты, копья и другое оружие. К стене были прислонены многочисленные рыцарские доспехи. В центре просторного помещения стоял огромный стол из черного дерева. Видимо, это был не зал заседаний, а трапезная.
В конце длинного стола сидел Люсифер, а рядом с ним восседала высокая, очень красивая женщина. Ее темно-каштановые волосы были элегантно уложены вокруг головы, удерживая усыпанную шипами корону. Кожа ее была бледной, но без морщин. Идеальную фигуру дополняли полные красные губы и темные глаза.
Когда мы вошли, она встала. Ее обтягивающее платье заканчивалось воротником из вороньих перьев, словно обхватившей ее шею грозной черной рукой.
Астра унаследовала от матери глаза и волосы, но все остальное досталось Люсиферу. У него были такой же изгиб губ, такое же угловатое лицо и такой же прямой нос. Он оказался куда больше похож на мать, чем я того ожидала.
Мать Люсифера. Фрейя. Королева Сатандры.
У этой женщины было много имен. Многие становились перед ней на колени и дрожали от страха от одного-единственного ее взгляда. Я слышала о ней множество ужасных историй, но никакая выдумка не могла сравниться с жуткой правдой.
Эта женщина хлестала кнутом собственного сына. Фрейя была единственной женщиной, которую боялся Люсифер.
Я не боялась ее. Вместо этого к горлу моему из глубины души подступил холодный гнев. Мне лишь огромным усилием воли удалось подавить его и невозмутимо взглянуть на Фрейю. Я почувствовала, как рядом со мной напряглась мать, но не знала, был ли тому виною резкий оценивающий взгляд Фрейи – или мой едва скрываемый гнев, который она наверняка заметила.
Взгляд Фрейи скользнул и по мне. Холодный, бессердечный, жестокий. Я, чуть приподняв подбородок, посмотрела ей прямо в глаза. Во взгляде моем не было ненависти. Лгать и скрывать свои чувства – в этом я весьма преуспевала.
– Ага, – проговорила королева Сатандры. – Королева Света и ее дочь, маленькая подружка Люсифера. Тамара, не так ли?
Голос Фрейи был чистым и холодным. Он напомнил мне скрежет металла по металлу.
Она чуть развернулась ко мне. Я расправила плечи.
– Просто Тара, – спокойно ответила я.
В уголках рта Фрейи заиграла едва заметная жестокая улыбка.
– Садитесь, – властным жестом указала она на два свободных стула. Я села рядом с Люсифером, и он под столом незаметно взял меня за руку.
– Итак, мирный договор? – наконец обратилась Фрейя к моей матери.
Я лишь краем уха слушала, как мать разъясняла Фрейе сложившуюся ситуацию, а сама смотрела вниз, на поверхность стола. Мне бросились в глаза мелкие щербины в темном черном дереве и липкие круги, должно быть, оставленные пивными кружками, а также зазубрины по краям стола, будто прямо о него точили ножи. Я бесстрастно отмечала и другие детали.
На самом деле я таким образом лишь пыталась отвлечься от кипевшего во мне гнева. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не вскочить на ноги и не схватить Фрейю за горло.
– Тара, – прошептал рядом со мной Люсифер. Только сейчас я поняла, что буквально ломаю ему руку.
– Прости, – пробормотала я, ослабляя хватку.
– Что ж, – говорила тем временем Фрейя, – если дело обстоит так, то я, конечно, подпишу договор.
Как мне хотелось стереть эту самодовольную ухмылку с ее совершенного лица!.. Вместо этого я осталась на месте и смотрела, как мать достает пергамент. На нем был написан короткий текст, но в тусклом свете железной люстры я не могла его расшифровать. Внизу оставалось место для подписи и печати.
Слуга поспешил поставить на стол чернильницу, а затем вручил Фрейе перо. Та окунула перо в чернильницу и быстро поставила свою подпись. Налив наконец на пергамент немного красного воска, она торжественно прижала к нему перстень.
Дело было сделано, мирный договор заключен. Сатандра выступит в предстоящей войне на нашей стороне.
Меня должно было бы охватить облегчение, но я не чувствовала ничего, кроме пустоты. Мирный договор означал и то, что Люсифер теперь действительно сразится в этой битве бок о бок со мной – и погибнет.
Мать свернула пергамент и встала.
