Весь поселок вышел провожать наш небольшой отряд. Всхлипы в толпе, глухой гул мужских голосов, громкий командный голос Ивана, старающегося построить добровольцев, суета и страх ожидания того, что будет за туманом – таким было это серое утро. Потом аккордеонист заиграл марш «Прощание славянки» и отряд тронулся в путь.
Впереди шел председатель поселкового совета Иван, рядом аккордеонист, он тоже вызвался добровольцем. Строй завершала Галя, одевшая по этому случаю мужские штаны, фуфайку и шапку ушанку. За спиной у нее болталась котомка со скатанным в рулон шерстяным одеялом.
Я побежала следом. Галчонок остановилась, крепко обняла меня и проговорила в плечо:
- Прости меня, Кирюха, за все! Прощай! Не поминай лихом! – и, поцеловав мое заплаканное лицо, побежала догонять отряд.
Я рыдала в голос. Было страшно отпускать в неизвестность своих друзей, знакомых, с кем прожила бок о бок последние годы. Сзади подошла Марта и прижала к себе, успокаивая.
- Тшшш…
Это было так знакомо, что я опять заплакала, вспоминая Его.
Все провожающие затихли, когда отряд подошел к туману, и люди один за другим начали исчезать в белом молоке.
-Галя! Дочка! – истерично закричала Екатерина, но в ответ только тишина, ни музыки, ни звука шагов.
Мы с Мартой подбежали к ней, готовой шагнуть в туман за дочерью, и увели подальше, сдерживая ее порывы вернуться. Потом, когда все разошлись, отпаивали Екатерину дома бабушкиными успокоительными отварами.
Я спрашивала себя, следовало ли идти вместе с Галчонком? Может, там, за туманом, кроются все ответы на вопросы? Но неизвестность страшила. Почему ни один человек не вернулся? Почему за эти годы никто не посетил наш поселок извне? Есть ли что-то за туманом, или мы последние, кто остался на Земле? Откуда тогда голоса и звуки, которые слышала?
Самое главное и решающее - я ни за что не смогла бы оставить поселок. Здесь все началось, здесь же должно закончиться. Я не сомневалась!
Размышляя о произошедших событиях, я отправилась к беседке, хотя время было послеобеденное. Уже подходя к ней, заметила, что там есть люди: Марта, дед Матвей и две женщины из штаба. Когда хотела поинтересоваться, что они здесь делают и почему у всех такие загадочные лица, Марта показала знаком, чтобы молчала.
Я села рядом и прислушалась. Весенний ветер трепал волосы, но он же приносил незнакомые звуки, будто где-то работало радио. Но этого не могло быть, электричества в поселке нет!
«В течение четырнадцатого апреля на Земландском полуострове северо-западнее и западнее КЕНИГСБЕРГА войска 3-го БЕЛОРУССКОГО фронта с боями заняли более 60 населённых пунктов и среди них АЛЬКНИКЕН, РАНТАУ…»
Звук ушел, растаял, но потом опять появился:
«... В боях за четырнадцатое апреля в этом районе войска фронта взяли в плен более семи тысяч немецких солдат и офицеров».
Речь оборвалась и больше, как мы не вслушивались, ничего не было.
Мы выдохнули и загалдели одновременно:
- Что это? Откуда? Как?
- Тетя Марта, а что было до этого? – это уже я спросила.
- Кирочка! Родная! – Марта крепко обняла меня и расцеловала в щеки. - Мы услышали слова «От советского информбюро» и не поверили, а потом еще и еще! Это же чудо!
- Хотели начать дежурить в беседке, поэтому собрались здесь! – зачастила соседка. - Просто не верится! Нужно всем рассказать!
- Товарищи! Представляете, что это значит? – дед Матвей потряс тростью. - Это значит, что идет война с немцами на их территории! Кенигсберг – это германский город! И мы побеждаем, раз берем пленных в таком количестве!
Все мы, не сговариваясь, заорали:
- Ура-а-а-а!
- Так, - взяла слово Марта, как только наши восторженные крики стихли, - будем дежурить по очереди.
- Я буду с пяти до шести утра! – вставила я, на что Марта кивнула.
- Остальных распишем в штабе.
Мы поднялись и пошли в поселок, только дед остался на месте, попросив не трогать его. Он будет приходить и уходить, когда захочет.
Жители ликовали до вечера. Весть всех ободрила – хоть какая-то определенность за пять лет молчания «большой земли».
Но дежурившие люди в последующие дни ничего не услышали. Прошло более двух месяцев, а результата так и не было. Вспыхнувшая было надежда, сменилась унынием. Всех мучила неизвестность и печаль по ушедшим в туман. Некоторые не выдерживали и целыми семьями покидали поселок. Ушла Екатерина, Галкина мама, оставив нам с бабушкой прощальную записку. Теперь в магазине работала я.
Я упрямо продолжала верить, что все будет хорошо. Без устали твердила: "Он обещал и обязательно вернется! Невероятное – возможно!"
Мы все, жители «Старой мельницы», убедились в этом. Разве не так?
Двадцать второго июня сорок пятого года было особо тоскливо после вчерашнего разговора с бабушкой. Я застала ее плачущей, она тоже захотела уйти в туман, звала с собой.
Мне стоило больших усилий успокоить бабулю и уговорить отложить решение. Ругала ее за малодушие, обращалась с мольбой не оставлять меня, обещала подумать, как быть дальше. Утром, идя в беседку, я размышляла об этом.
Как долго продлится неизвестность? Жизнь ли это? Или мы давно не живем, и это место называется ад? Может, и бог существует и наказывает так за неверие?
Не зная, у кого получить ответы, я обратилась к серому небу. Поднявшись на парапет беседки, крикнула вдогонку ветру, дующему с моря:
- Почему так несправедливо? Где те, кого мы любим? Где мама, папа? Где мой Ингмар?
Впервые за четыре года назвала его по имени! Мне так захотелось, чтобы он откликнулся! Набрав в легкие воздуха, громко позвала:
