— Любовь не обязательно подразумевает совместное проживание с любимым человеком. Она в том, чтобы знать, что любимая в безопасности и счастлива. Моя единственная и неповторимая любовь имела и то, и другое, и это дало мне покой, так необходимый для жизни дальше, — поясняет Чарли.
— Ух ты, — реагирует собеседница, слегка обмахивая себя бумагами. — Если бы таких мужчин, как вы, было больше, этот мир стал бы лучше.
Чарли наклоняется вперед, опираясь здоровой рукой на колено.
— Знаете, в те времена любовь была другой, — продолжает он, чувствуя себя увереннее. — Найти безопасное и спокойное место вдали от зла было высшим проявлением любви к тем, кто тебе дорог. Убедиться в том, что у вашей семьи есть еда и убежище от врага, означало, что вы достойный человек. Мы жили в страшное время, и нам пришлось пройти нелегкий путь, спасаясь от ужасов войны в Чехословакии. Конечно, было нелегко спастись и остаться в живых, как это произошло с нами.
Интервьюер подпирает кулаком подбородок.
— Вы знаете, где сегодня находится эта женщина, которую вы так сильно любили?
— Люблю, — поправляет Чарли. — И я бы предпочел не отвечать.
— Понимаю, — улыбается собеседница. — Итак, Чарли, самая интригующая часть вашей истории состоит в том, что вас когда-то называли нацистом, а эта женщина — еврейка. Я права?
— Да, вы правы, — просто заявляет Чарли, с трудом сглатывая, а затем снова дергает коленями.
Это он.
— Это он!
— Определенно он, — соглашается Джексон.
— Как, черт возьми, вам это сошло с рук? — спрашивает интервьюер.
— При всем моем уважении, некоторые секреты стоит сохранить в тайне, — отвечает Чарли.
— Она жива благодаря вам, верно? — продолжает женщина.
Чарли встает со своего места и правой рукой снимает микрофон, а левая рука болтается у него под боком
— Я прошу прощения. Я не могу продолжать.
Чарли быстро уходит от камер и покидает съемочную площадку, оставляя интервьюера ошеломленной и заметно потрясенной, пока она пытается навести порядок в бардаке, который, похоже, снимался в прямом эфире.
— Думаешь, он все еще жив? — спрашиваю я Джексона.
— Есть только один способ выяснить. — Джексон берет у меня из рук ноутбук и вводит в поисковую систему имя Чарли, за которым следует Стейтен-Айленд. — Ему, должно быть, сейчас сколько, девять три?
— Я думаю, он был на год старше бабушки, так что да.
Два Чарли Крейна оказываются жителями Стейтен-Айленда. Одному из них всего сорок два года, а другому — девяносто три. Джексон указывает на второго.
— Должно быть, это он. Дай мне свой телефон.
Потрясенная, я достаю свой телефон из сумки и протягиваю Джексону, застывшим взглядом наблюдая за тем, как он набирает номер.
Мне трудно сдержать эмоции, когда я слышу приглушенный звук рингтона.
— Алло, это Чарли Крейн? — спрашивает Джексон. Все вокруг останавливается, и время как будто замирает на мгновение. Я не могу дышать. Не могу моргнуть. Не могу пошевелиться. Я не могу думать. Просто надеюсь на ответ, о котором неистово молюсь.
— Меня зовут Джексон Бек. Я врач в больнице «Масс Дженерал» в Бостоне, штат Массачусетс. Вы знакомы с женщиной по имени Амелия Бейлин? — Джексон смотрит на меня и прикрывает рот рукой в ожидании ответа. — Со мной здесь ее внучка, она искала вас. Не против, если я передам ей трубку?
Джексон кивает мне, давая понять, что Чарли согласился. Я не уверена, что смогу ответить, и подавляю всхлип, все еще с трудом переводя дыхание. Тем не менее я все-таки делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, прежде чем взять телефон у Джексона. Я прижимаю телефон к уху и выдыхаю воздух, который так долго сдерживала в себе.
— Чарли? — спрашиваю я, дрожащим голосом. — Меня зовут Эмма.
— Эмма, — восклицает он, словно для него это откровение. — Эмма, твоя бабушка еще жива? Боже мой, с ней все в порядке?
— Она... она жива, но ей плохо. Ее сердце отказывает — у бабушки уже было два инсульта. Чарли, сэр, она спрашивала о вас. Я прочитала почти весь бабушкин дневник по ее просьбе и хотела найти вас, чтобы узнать, сможете ли вы приехать и навестить ее.
Долгая, безмолвная пауза заставляет меня опустить взгляд на телефон, проверяя, не отключили ли нас.
— Чарли?
— О, Эмма, просто это было так давно, и...
— Пожалуйста, для нее это очень важно.
— О, милая, тебе не нужно меня умолять. Тебе даже не нужно было просить. Конечно, я приеду. Я отправлюсь завтра утром первым поездом.
— Правда? — я встаю, положив руку на грудь, и чувствую, что тело словно обмякает от облегчения и счастья — чувства, которые я даже не могу выразить словами. — На самом деле?
— Где мне вас найти? — спрашивает он. — Вы в Бостоне, верно?
— Да, она в «Масс Дженерал», здесь, в Бостоне.
— Я найду дорогу и буду там завтра.
