— Думаю, да. — Он ведет себя так, будто ему все равно, но я чувствую, ему интересно, к чему приведет эта история.
— Я не решился подойти к ней сразу. После столь долгих поисков мне хотелось подумать, как лучше поступить. Спустя несколько минут наблюдения рядом с ней присел хорошо одетый мужчина, которого я принял за мужа Амелии. Мужчина оказался обаятельным, и она счастливо улыбалась, пока они разговаривали. Я помню, как он сказал что-то, рассмешившее ее, а потом они занялись чтением своих журналов. Один раз она толкнула его локтем, чтобы показать картинку в журнале, который читала, и он хихикнул в ответ. Она была счастлива. Это было очевидно. Когда их дочери вернулись из магазина, они обняли и поцеловали каждую девочку в щеку, после чего сестренки уселись на лавочку и стали есть свои конфеты. Семья выглядела воплощением идеальности. Я позавидовал мужу Амелии, ведь у него было все, о чем я всегда мечтал. Несмотря на все время, потраченное на ее поиски, я почувствовал облегчение, узнав, что она счастлива и здорова. Казалось, это было то завершение, которое позволяло мне жить дальше. Не нужно было больше гадать о ее судьбе.
— Вы даже не поздоровались? — удивляется парень.
— Нет, я этого не сделал, и знаешь почему?
Он в замешательстве качает головой.
— Почему?
— Если бы я подошел к Амелии, все ее воспоминания, как плохие, так и хорошие, тут же вернулись бы, а я не хотел для нее такого. Она перенесла ужасные вещи, но, судя по всему, ее жизнь была хорошей. Хотя я и желал всегда стать частью этой жизни, я чувствовал себя вполне удовлетворенным, зная, что ее мечта сбылась.
— Я бы подошел к ней, — замечает мальчик. — Что, если она была счастлива лишь до некоторой степени?
— В некоторой степени? — уточняю я.
— Да, как моя мама делала большую часть моей жизни до прошлого года.
Развод. Бедный ребенок. Уверен, ему должно быть тяжело.
— Развод? — спрашиваю я, чтобы подтвердить свою догадку.
— Да, я сказал маме, что если она хочет быть счастливой, ей нужно уйти от моего отца и начать жить собственной жизнью. — Я ошеломлен его словами. Он такой зрелый и рациональный для столь юного возраста.
— Ты очень умный парень.
— Я просто знаю, что не хотел бы вырасти несчастным человеком, — объясняет он. — Вот почему я бы подошел к этой женщине.
— Я не был несчастен, — поправляю я его.
— Вы позволили какому-то другому парню быть с вашей женщиной? Не думаю, что это сделало бы меня очень счастливым, — хмыкает он.
— Сколько тебе лет, сынок?
— Пятнадцать, — отвечает мой сосед, расправляя плечи, чтобы казаться немного выше.
— Ах, так ты только начинаешь встречаться с девочками? — спрашиваю я его.
Он снова пожимает плечами.
— Э, девчонки в моей школе вроде как су... они заносчивые.
— Понимаю. Большинство женщин вели себя так и в сороковые, но не моя Амелия. Она была такой милой.
— Где вы познакомились? — мальчишка задает вопрос, который заставляет мое горло сжиматься всякий раз, когда он звучит, даже спустя семьдесят четыре года. Я не считаю нужным скрывать свою историю, но с годами обсуждать ее стало ненамного легче.
— Во время Второй мировой войны в концентрационном лагере.
Предполагаю, что в свои пятнадцать лет он уже успел узнать о Холокосте на уроках истории, и, скорее всего, именно поэтому у него отпадает челюсть.
— Вы пережили Холокост? — спрашивает он, глядя на меня так, словно я живой призрак.
Я смотрю в окно на размытые деревья, мимо которых мы проезжаем, улучаю момент, чтобы избежать зрительного контакта, пока признаюсь в правде.
— Я был одним из плохих парней, — отвечаю ему.
— Вы были наци... нацистом. — Это слово произнесено как будто ругательство... оскорбление. Так и должно быть; правда причиняет боль, независимо от того, выбирал я этот путь или нет.
— Да, нас называли нацистами, но я именовал себя солдатом. Я ушел в армию по желанию родителей, и у меня просто не было выбора. Иногда жизнь увлекает тебя, и не зная, где остановка, ты просто продолжаешь двигаться, пока поездка не закончится? — он не понимает, о чем я говорю, и это нормально.
— Вау, — только и произносит он.
Выражение его лица и запинка — типичная реакция людей всех возрастов.
— Меня приговорили к десяти годам тюрьмы, но я и мухи не обидел. И наказали лишь за то, что я поступил правильно.
— Вау, — снова повторяет мой сосед. — Амелия тоже была... эм... солдатом?
— Нет, сынок, она была жертвой.
— Еврейка? — уточняет он, и его глаза расширяются от шока.
— Личностью, — поправляю я. — Прекрасный, замечательный, любящий человек, которого я любил больше собственной жизни.
— Это безумие, — шокировано говорит он. — И вы больше никогда с ней не разговаривали?
— Нет, еще не говорил.
