Как всегда на нём военные штаны, высокие берцы и плотно прилегающая к телу футболка, обтягивающая внушительную мускулатуру.

Интересно, сколько ему лет? Я знаю, что у нас не маленькая разница в возрасте, но интересно знать насколько. По лицу сложно определить. Точно больше тридцать, но меньше сорока. У него нет ни одного седого волоса, но шрам над бровью немного добавляет возраста…

Не знаю сколько я бы ещё так молча на него таращилась, если бы в следующий момент Воскресенский вдруг резко не скинул вызов и не перевёл взгляд на меня.

От неожиданности быстро отвожу взгляд, хотя прекрасно понимаю, что сделала это слишком поздно, и он точно заметил, что я его разглядывала.

– Ну как там? Всё нормально? – убрав телефон в карман штанов, подходит ко мне, забирает из моих руки документы и, хмурясь вчитывается в почерк Комаровой. – Туркину всё-таки к тебе прикрепила?

– Да. Нашла окошко.

– Хорошо. Собирайся, быстро закину тебя домой.

– Я не могу уехать. Я вышла на неполную смену до вечера и меня сейчас некем будет заменить. И к тому же я нормально себя чувствую. У меня ничего не болит, не кружится и не тошнит. Я хочу остаться на работе. Мне всего несколько часов осталось до конца смены. И вообще, я не могу больше сидеть в четырёх стенах. Это просто невыносимо, – уверенно отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно твёрже.

– Хорошо, о твоей работе мы вечером поговорим. Мне сейчас надо срочно по работе уехать, но я вернусь забрать тебя со смены.

– Я ещё хотела по поводу переезда уточнить. Вы сказали, что хотите, чтобы я к вам переехала. Я считаю, что это не самый удачный вариант, и…

– Это единственно возможный вариант. Но сейчас у меня нет времени обсуждать этот вопрос. О твоём переезде мы тоже поговорим вечером, – возвращает мне документы. – Во сколько ты заканчиваешь?

– В восемь.

– Хорошо, я успею. Зайду за тобой на отделение. Без меня на улицу не выходи.

– Не надо на отделение, – кричу уже ему вдогонку, на что получаю вопросительный взгляд в свою сторону.

– Просто… вы же знаете, что такое женский коллектив. Тем более, когда речь идёт о медперсонале. Мне бы не хотелось, чтобы по больнице пошли слухи о нас с вами.

– А когда у тебя начнёт расти живот, что будешь делать? Скажешь, что потолстела и жир локально отложился?

– Пока что поступлю как Скарлетт О'Хара – подумаю об этом позже. Давайте я выйду на парковку и там вас подожду?

– Нет.

– Почему?!

– Потому что я не хочу, чтобы ты одна шаталась по улице вечером.

– Но не поздно ведь. Тем более я буду на территории клиники. Послушайте, Игорь Сергеевич, вы сами настояли на том, чтобы поддерживать контакт весь период беременности. Так что нам с вами ещё долго придётся… общаться. Если мы не будем идти друг другу на уступки, то это будет сложно.

Не знаю, как мне удаётся выдержать на себе долгий, хмурый взгляд Воскресенского и не отвести свой.

– Позвонишь мне, как только сдашь смену. Из клиники выйдешь, только когда я подъеду на парковку, не раньше. Считай, что это первый уступок с моей стороны. Следующая очередь за тобой, – говорит и не дожидаясь моего ответа, выходит с отделения.

А мне только и остаётся гадать, чего мне теперь будет стоить этот его “уступок”. Хотя, сейчас у меня есть дела куда более срочные.

Сев на скамейку, достаю из сумки телефон и набираю мамин немецкий номер.

– Алиса, зайка, наконец-то ты позвонила! Я боялась сама тебе набирать, думала вдруг работаешь, – слышу на том конце провода мамин голос и на душе тут же становится теплее. Как же я по ним с Вадиком соскучилась…

– Мам, я и правда на смене, так что не надолго звоню. Как там Вадик?

– Он так смешно морщится, когда слышит иностранную речь врачей, – по голосу слышу, что мама улыбается. – По тебе сильно скучает. Всё время спрашивает, когда ты к нему приедешь.

– Я тоже очень скучаю. А как самочувствие у него?

– Неплохо. Ему здесь назначили новые препараты и приступы удалось купировать. А на среду уже назначена операция.

– Вот я как раз по этому поводу. Мам, я думаю, что на днях уже смогу перевести тебе весь остаток суммы…

– О чём ты, Алис? Операция Вадима полностью оплачена.

– В смысле? Ты что-то путаешь наверно.

– Да нет, не путаю. Я вот как раз буквально час назад говорила с хирургом Вадика. Он сказал, что деньги за операцию поступили на счёт клиники ещё восемнадцатого числа. А тебе в фонде разве не сказали? Алис, я ничего не понимаю.

– Эм… нет. Нет, всё правильно, мам. Это просто я перепутала. Да, вот сейчас смотрю в сообщениях, что действительно мне на почту приходило письмо от фонда… Всё, мам, ладно, мне бежать пора. Я тебе завтра ещё позвоню.

Попрощавшись с мамой, лезу в календарь на телефоне. Восемнадцатое число… это тот день, когда мне делали ЭКО.

Получается, Воскресенский ещё тогда перевёл деньги. Перевёл, даже не зная, забеременею я или нет.

Глава 20

Глава 20

– Господи, эта Гаврилова меня умотала! Вставать сама с постели она не может, но в утку ходить категорически отказывается. Спрашивается на кой хрен тогда пить столько воды?! – этот вопрос Леся видимо адресовывает мне, потому что, упав на диван в сестринской, выжидающе смотрит именно в мою сторону.

– Эм… я не знаю. Её замучила жажда?

– Совесть… её к сожалению вообще не замучила! А пьёт она как верблюд, потому что видите ли в интернете вычитала, что для того, чтобы похудеть, надо пить по два литра воды в день. Вот она и пьёт. И писает. Каждые пять минут, блин! Это ж надо! Что ж она в своём интернете не вычитала, что для того, чтобы похудеть неплохо бы было перестать булки уплетать за обе щёки?! При её скоростях хлебобулочные заводы скоро справляться перестанут! А вообще, с её-то анамнезом и целым букетом хронической гадости, почки на удивление работают как часы! А мне её тягать приходится каждый раз до туалета, потому что “она не опуститься так низко, чтобы испражняться под себя”, – эту фразу Леся произносит явно копируя интонацию Гавриловой. – А то, что такими темпами у меня позвоночник скоро в трусы осыпется и под себя ходить уже я буду, это ничего!

Смотрю как Леся кряхтя пытается размять поясницу и так стыдно становится, что даже не знаю, куда взгляд деть. Вообще-то Анна Викторовна мне поручила заботу о Гавриловой, и по факту это я сейчас должна стонать и хвататься за надорванную спину. Так что можно сказать, утренние извержения моего желудка в данной ситуации оказались настоящим везением. Потому что я даже представить не могу, что было бы с моей беременностью, если бы я хоть раз попыталась поднять эти сто двадцать килограмм живого веса. Боюсь, что болями в спине я бы не отделалась, а просто-напросто потеряла ребёнка.

От одной только гипотетической мысли у меня по позвоночнику бегут мурашки.

Только вот боюсь долго изображать из себя больную гриппозницу у меня не получится. Не сегодня, так завтра Анна Викторовна всё равно навесит на меня либо ту же Гаврилову, либо любую другую тяжелую работу и что в таком случае делать, я не понимаю.

Точнее как раз понимаю прекрасно, что должна поставить её в известность о своей беременности и перейти на лёгкий труд. Но как представлю какое количество вопросов начнётся ко мне, когда все узнают о моём положении, как тут же охватывает нервный мандраж. И первое, что у меня спросят – кто отец ребёнка.

И вроде осознаю прекрасно, что этот момент так или иначе неизбежен, а всё равно хочу максимально его оттянуть. Хотя бы до тех пор, пока я не пойму, как мне отвечать на вопросы коллектива. Да той же самой Леси, потому что если остальные будут просто шушукаться у меня за спиной, то они с Наташей спросят напрямую, учитывая, что мы всё-таки подруги…

– Алис, ты меня слышишь вообще?!

– Что?

– Я говорю, со мной-то всё понятно. Я задержалась из-за того, что Гаврилову на унитаз усаживала, а ты чего до сих пор домой не идёшь? Время видела?