И где-то на границе сна, почти проснувшись, краем сознания он уловил незнакомое ускользающее ощущение счастья, и мысль, — он мог бы жениться на этой смешливой белокурой девушке, родить с ней детей, прожить долгую жизнь.

Просыпаясь, он осознал, что Лейлы нет. Что никогда сон не станет явью… Мысль задела и разозлила его. И он отогнал этот сон, как глупый и ненужный. Ему не по пути со светлыми!

У него была цель. С самого детства. И цель эта уже совсем близко! Колдун хотел стать правой рукой Князя, вторым человеком в Городе.

Если бы не дурацкая идея Князя с Ритуалом, то все бы шло как надо.

С самого начала было понятно, что не нужно было пускать его в стан. Нельзя было давать слушать Вождя, слова которого были таким же ядом, как голубые глаза Дары. Так что, Князь сам виноват, что начал заигрывать с пустынниками.

Пройдя ритуал, он подписал себе смертный приговор. И это даже к лучшему. Теперь Колдун будет не вторым, а первым. Нужно лишь, чтобы Город принял его, объединился с его Тьмой. А для этого сердце Князя должно быть уничтожено. Потому что если сам Князь, — сердце Города, то его сердце, — сила всего этого места. Пока Князь жив, — Город принадлежит ему. А когда мертв, — Город умирает вместе с ним. Если только не уничтожить сердце, перенеся пульсацию силы в другое место. Ритуал длинный, крайне сложный, но не невозможный.

Князь пришел к жертвеннику, ответив на зов Колдуна. И ловко брошенный кинжал Тьмы, полетел точно в сердце правителя. Время начало обратный отсчёт.

Все шло, как и задумывалось, пока на площадь не выскочила Светлая. Хотя нет, — усмехнулся Колдун, отступая в Тень, — Уже не светлая, — и дернул плечом, — одним трупом больше, одним меньше.

Но то, что произошло дальше, — выбило почву из-под ног Колдуна. Дара резанула кинжалом Тьмы по своей ладони, соединяя свою жизнь с жизнью Князя, вливая свою силу в него, а значит и в Город. Силу Света.

Охота за Князем теряла смысл.

Мысли неслись в голове Колдуна, формируясь в новый план, пока мужчина стоял, впав в ступор от приказа Дары остановиться. Ритуальный приказ — приказ для всех.

И фокус его сместился на Княгиню. Досадная помеха! Но другого выхода он не видел. Пока она жива, то связана с Князем. Впрочем, долго пропускать через себя такой поток все равно не под силу ни одному живущему. Может быть просто подождать?

Княгиня исчезла в пелене дождя. Важно было найти кинжал, впитавший ее кровь. Иначе поиски затянутся.

Он едва успел схватить нож, и вновь уйти в Тень, спасаясь от разряда молнии, ударившего в жертвенник и осветившего все вокруг. Площадь перед жертвенником была пуста. Город спрятал своего Князя.

Осталось найти лошадь и успеть выбраться из этого каменного мешка, который скоро утонет вместе с мародерами в этом обрушившемся с небес милосердии.

Лохем торопился в стан. Последние месяцы он практически не появлялся там, кружа по пустыне. Жетон жег руку, показывая присутствие неподалеку Колдуна, но все поиски были тщетными. Иногда он целыми сутками прочесывал скалы, неподалеку от стана, натыкаясь то на недавнее кострище, то на охапку соломы в пещере. Самого Колдуна ему не повезло даже увидеть.

Сегодня Рам прислал сокола, к лапке которого был привязан шнурок, — знак того, что нужно немедленно вернуться.

За эти полгода много чего произошло и мало, что хорошего.

Отец резко постарел, как будто разом вобрав в себя все беды и теперь подолгу не выходил из шатра. На прошлой неделе, на новомесячье, он объявил, что решил передать посох и власть новому вождю. И это не был Гарон. Новость неожиданная, отчасти шокирующая.

Вождь сказал, — Тот, кто ведет за собой народ, не может принимать решение, опираясь на свои личные желания и амбиции. Он должен быть лишь частью целого, Сердцевиной, которая сплачивает народ, и боль каждого — это его боль.

— Как ты добыл жетон, Гарон, — спросил отец, — И как ты посмел вручить его брату без моего согласия и вопреки воле старейшин? — поставив себя выше закона, Гарон потерял право первоочередности.

Теперь вождем мог стать любой, чью кандидатуру примет Совет. Вождь предложил Дарина.

Дарина! Того, кто вечно крутился у него в шатре, приставал ко всем со своей ненужной помощью, со своими снами, которые даже не всегда сбывались, пытался каждому быть полезным; по собственной инициативе, уже много лет, готовил шатер собрания к урокам и потом убирал после всех.

Дарина, который нашел непонятную каменную пластину на женской половине и поднял крик до небес. Он был любимцем сестры. Ее зеркальным отражением, с чертами лица слишком нежными для мужчины. И сейчас, в свои восемнадцать, даже не имел приличной растительности на лице. Как он может возглавить племя? Он конечно достиг совершеннолетия, но многие даже не воспринимали его всерьез.

Лохем возмущался. Возмущены были и другие братья. Не то, чтобы кто-то из них хотел взвалить на себя это бремя, — решение вождя казалось им скорее шагом отчаяния, чем мудростью правителя. Невозможно было поверить в такие грядущие изменения.

Вождь встретил воина у входа шатер. Сгорбленный, как будто из него выдернули внутренний стержень, он сидел погруженный в свои размышления.

Лохем постоял, кашлянул, прерывая затянувшуюся паузу, подождал пока отец поднимет голову, встречаясь с ним взглядом.

— Отправляйся за сестрой, мой мальчик. Отшельник прислал весть.

Лохем удивился, — Как ты с ним связываешься? Кто-то приехал?

— Нет, — сказал отец, — Дарин видел сон.

— Сон? Опять сон? — воин вспылил, — Это так теперь передают вести? С каких пор мы начали считать сны Дарина однозначно верными? — не то, чтобы он не доверял отцу, но ведь всему есть предел.

— Что было во сне, отец?

Вождь нахмурился, задумчиво провел рукой по бороде, приглаживая ее. Молчание затягивалось. Лохем понимал, что отец тоже сомневается.

— Дара сидела в шатре, посреди пустыни…

Лохем хмыкнул, — Я рассказывал тебе, — она за каменной стеной, в запечатанном убежище, и отшельник отказался поставить этот самый шатер. Ты сам-то веришь в этот сон, отец?

Вождь вновь пригладил бороду, — Не знаю. Но проверить нужно.

— Хорошо, — решил Лохем, — Я отдохну и завтра на рассвете выеду, — он развернулся, чтобы уйти.

Вождь смотрел ему в спину. — Я хотел бы, чтобы ты выехал немедленно, сын, — Лохем обернулся.

— Чего я еще не знаю? Что точно увидел Дарин?

Вождь вздохнул. Он умел уклоняться в беседе, путать собеседника, ходить вокруг да около, но отвечать враньем на прямые вопросы не мог.

— Она сидит у шатра, посреди пустыни, в тени навеса. Беременная. И у нее на руке княжеский браслет.

Лохем саркастически поднял бровь, все меньше веря в эту историю.

Отец смотрел на него испытующе, — У нее на руке был какой-нибудь браслет, когда ты ее нашел в городе, Лохем?

— Не помню. Не до того было. Она что-то сняла с руки Князя, но потом на ее запястьях я ничего не видел.

— Если у неё на руке есть этот браслет, — браслет, который не увидел мой самый лучший воин, браслет, который невозможно снять с живого, — то она Черная Княгиня, Лохем.

— Как это возможно, отец? Все это бред Дарина! Город исчез, погиб. Мы его не видим с того времени, как случился потоп. И если бы ты не держал завесу над станом целые сутки, мы бы все тоже погибли!

Вождь нахмурился, — Если мы не видим Город, то это не значит, что его нет. Убежища тоже никто не видит.

— Хорошо, — принял решение воин, — Я только поменяю лошадь и выеду.

Дарин тут же метнулся ему наперерез от своего шатра, — Я соберу тебе в дорогу еду, Лохем! И воду. Даре нужна будет вода.

Лохем хмыкнул, — Ври да не завирайся, братец. Если ты убедил отца, то не думай, что я хоть на миг во все это поверю, — и пошел к конюшням седлать лошадь, приговаривая вслух и посмеиваясь,