Семейство разместилось за столиком, и бухгалтер молодецки распорядился:
— Возьмем кофе со сливками. Официант, четыре кофе со сливками! И пирогов! Самых вкусных пирогов!
Жена потянула его за рукав.
— Еду я взяла из дому, — вполголоса проговорила она. — Зачем швыряться деньгами?
Но бухгалтер вошел в раж и проявил склонность к кутежу.
— Женщина, — с упреком возразил он, — неужели ты не постеснялась бы разворачивать перед всем обществом свои запасы? Я этого не допущу. Я тут распоряжаюсь, я плачу. Будем пользоваться жизнью!
Пани Михелупова тихонько вздохнула и замолчала.
— Где пан доктор? — забеспокоился Михелуп.
Доктор задержался возле своей машины. Покачивая бедрами, он обходил вокруг автомобиля, щупал шины и ласково поглаживал капот. Немного постоял, задумчиво вздохнул и двинулся вслед за семейством бухгалтера. Но у входа в ресторацию был атакован мамашами, которые подталкивали к нему своих деток. Доктор привычными движениями тряс их, разводил руками и лаконично произносил ученые слова. Когда же наконец ему удалось освободиться от мамаш и их отпрысков, он, уже мрачный и неразговорчивый, разыскал столик, за которым сидели Михелуповы. Заказал стакан минеральной и проглотил таблетку. Потом вынул часы и стал озабоченно считать свой пульс. В голове у него шумело, мысленно он уже носился из дома в дом, от пациента к пациенту.
— Что с вами, доктор? — с участием спросил Михелуп.
— Я больной человек, — простонал тот.
— Да что вы! Ведь вы так прекрасно выглядите!
Доктор повеселел.
— Правда? Правда я хорошо выгляжу? — жадно допытывался он. — Вы не ошибаетесь?
Бухгалтер клятвенно заверил доктора, что редко кого видел в его возрасте таким цветущим.
Доктор Гешмай жадно глотал его слова. Но вскоре снова пал духом:
— Я больной человек, мое состояние безнадежно. Сердце отказывает… И никто мне не поможет. Ich bin geliefert.[13] Один коллега говорит то, второй — другое. И все вместе ничего не знают…
Из репродуктора над их головами звучал военный марш. Веял приятный ветерок, трепал обесцвеченные кудри серебристых барышень, которые наполняли пепельницы окурками со следами помады. Потом, охваченные внезапным беспокойством, изучали в карманном зеркальце, не блестят ли у них носы. Юноши в пестрых свитерах заливались громким смехом. Коммерсанты иудейского исповедания покрикивали на своих непослушных отпрысков.
Неожиданно бухгалтер помрачнел. Среди столиков прокладывал путь Артур Ган, по прозвищу Турль, его сопровождали Турль пониже рангом и две серебристые барышни. Оба Турля щеголяли в брюках-гольф, у обоих были плотоядные мясистые губы, а в горле клокотала пражско-немецкая речь.
Заметив в толпе бухгалтера, Турль закричал:
— Эй! Пан Михелуп! Как делишки, пан Михелуп? Что поделываете, пан Михелуп? Как поживаете, пан Михелуп?
Бухгалтер опустил глаза и что-то пробурчал. Но успел заметить, как Турль ткнул в бок Турля пониже рангом, и тот расхохотался.
Побледнев, Михелуп сказал доктору:
— Об этом господине мы еще когда-нибудь прочтем в отделе происшествий. Помяните мое слово!
Но доктор его не слушал: только пялился на часы и шевелил губами. Репродуктор теперь хрюкал комическую песенку; бухгалтер качал головой и постукивал в такт кофейной ложечкой; его лицо говорило: «Мы на прогулке, мы далеко от Праги, слава Богу, мы бодры и здоровы». А толпа мельтешила и шумела, и все в честь приятного весеннего денька поедали пироги.
Вдруг наш герой испуганно огляделся:
— Где дети?
— Только что были здесь, — ответила жена, — наверное, куда-то ушли…
Михелуп вскочил:
— Где дети? О господи, куда девались дети?!
Уже стоя, он принялся ругать жену:
— Почему ты не смотришь за ними? Где у тебя глаза?
— Да я… — начала было пани Михелупова.
— Ты… ты… — сипел Михелуп, — ты легкомысленная женщина… Тут озеро… я должен смотреть за всем… если с ними что-нибудь случится… разнесчастный я человек…
— Постой, да ведь…
Но бухгалтер уже ничего не слышал, он помчался разыскивать детей.
Обежал вокруг ресторации, в отчаянии выкрикивая:
— Маня! Иржик! Где вы? Немедленно вернитесь! Сюда, сюда… Идите к папочке!..
На дворе полукругом стоят запаркованные автомобили. На них глазеет несколько человек: горожане, попыхивающие сигарами, подростки в пестрых пуловерах, светские львы в брюках-гольф, с трубками во рту; тут же околачиваются и деревенские парни в нескладных праздничных костюмах, напряжено прямые, с пустыми голубыми глазами. Все эти люди впиваются взглядами в блестящие лимузины, задумчиво дотрагиваются до их капотов; светские львы в брюках-гольф обходят машины, слегка покачиваясь в бедрах. Казалось, все эти люди совершают тихое богослужение, славят божков Скорости, принявших подобие лимузинов, машин с открытым верхом, спортивных автомобилей.
Тут-то и нашел Михелуп очкастого мальчика и девочку. Он услышал, как мальчик объясняет:
