— Какая прелесть! Я люблю эти вещи! Откуда это
Она молчала, следя за выражением его глаз.
— На кого она похожа? — вдруг глухо спросила: она.
Тобольцев прищурился, повернул головку в профиль, прямо и вдруг покраснел. Глаза их встретились.
— А ведь правда, она на тебя похожа! — упавшим голосом сказал он. — Ты это нарочно? — Он сам не знал, как сорвался этот вопрос с его губ, и тотчас пожалел об этом.
— Нарочно, — так же глухо и странно ответила Лиза.
И вдруг с тем порывом, который никогда не оставлял Тобольцева равнодушным, она прильнула к его груди.
— Исполни мою просьбу!.. Поставь её на столе! Вон там, в уголку… Чтоб она всегда глядела на тебя оттуда!..
— Хорошо, милая, хорошо… Вот так?
— Да, да… И дай мне слово, Андрюша, что ты никогда, ни для кого (подчеркнула она) не уберешь её со стола!.. И ещё вот что, — она заговорила уже шепотом. — … Всякий раз, когда ты взглянешь на нее, ты вспомнишь обо мне…
У него вдруг заныло сердце. Он погладил её голову.
— Я не знаю почему, но я боюсь ее… В ней точно частица моей души… Ведь это с живой женщины снято?
— Да… Какое бывает странное сходство!
— Нет, она на мертвую похожа, у которой забыли глаза закрыть… И когда я умру, я буду такая же…
Они замолчали опять. Предчувствие далекой, неотразимой судьбы вновь ледяным дыханием повеяло над их душами…
— Да умерли вы там, что ли! — закричала Фимочка и задергала ручку замка.
Все вошли, не исключая и нянюшки.
— Тьфу! Пакость какая! — сорвалось у нее, когда она увидала зеленую Лилею. Фимочка расхохоталась. «Теперь он увидит, что у меня душа не купеческая», — с горечью думала Лиза.
Дивная статуя Венеры Каллипигийской (Venera Callipigi) из каррарского мрамора, купленная Тобольцевым в Неаполе за тысячу лир, красовалась на темном постаменте.
Вот так девица! — сказал Николай и захихикал.
— Никак раздевается, бесстыдница? — подхватила нянюшка.
Тобольцев громко хохотал, глядя на их лица. Но и Анна Порфирьевна смутилась этой наготою и отвела строгие глаза от сверкающего, божественно прекрасного торса.
— Маменька, я не успокоюсь, пока вы не оцените этой красоты… Именно вы должны меня понять… Взгляните на нее!.. Из-за этой статуи я прожил целый месяц в грязном Неаполе. Я, как влюбленный, каждый день бегал на свидание к ней… Я простаивал перед ней часами…
Анна Порфирьевна, закусив губы, глядела на статую.
— А ты видел Венеру Милосскую? — спросила Лиза.
— ещё бы!.. Я задыхался от сердцебиения, подымаясь по лестнице Лувра. И когда вошел в эту красную комнату и увидал на пьедестале богиню, о которой грезил годы… ты не поверишь, Лиза, слезы брызнули у меня из глаз. И мне, как в храме, хотелось упасть на колени…
Все столпились около статуи.
— Худая какая!.. Неужто вам это нравится, братец? — удивлялась Фимочка. — А лицо, как у овцы… Нос и лоб — все вытянулось в одну линию…
— Античный идеал, Фимочка…
— Уди-вля-юсь!..
Все с любопытством разглядывали украшения письменного стола; заграничные вещи из неподдельной старой бронзы; портреты писателей и драматургов в темных рамах; дубовые шкафы с книгами в сафьянных переплетах; ковры, в которых тонула нога; прибор для курения; альбомы с копиями сокровищ Ватикана, Лувра, Дрезденской галереи и Национального Неаполитанского музея и ценный альбом с копиями Бёклина[75]… Одни эти гравюры стоили больше тысячи…
— А это что такое? — удивлялся Капитон, останавливаясь перед женской причудливой головкой, с растрепанными живописно волосами и огромными, как у животного, глазами, тревожными, дикими и пустыми.
— Это Захарет…
— От Омона[76], наверно? — подмигнул Николай.
— Милый мой… Кто же вешает у себя в кабинете такие сувениры? Это талант. Неподражаемая танцовщица Захарет…
— Тан-цор-ка! Вот оно что!
— Артистка, — строго поправил Тобольцев. — А писал её портрет Франц Ленбах[77]. Это только копия… Но и за неё я отдал твое месячное жалованье… Понял?
— Как не понял? То-то богатым ты вернулся…
Анна Порфирьевна устало опустилась на диван. У неё голова кружилась от соприкосновения с этой чужой и заманчивой жизнью. Сын обещал показать ей все художественные альбомы, и она втайне лелеяла мечту проводить с ним часы в этой обстановке, отрешась от прошлого, отрешась от личного.
Обедом Тобольцев угостил родню на славу. По желанию Анны Порфирьевны было подано дареное серебро.
