– Подходит, – сказала Анджела. – Я предложу им пятнадцать тысяч.
Женитьба на богатой женщине никогда не смущала Седрика. Примитивное выражение «женился на деньгах» к нему не относилось, но он любил те редкие и прекрасные вещи, которые можно было приобрести, обладая деньгами, и большое состояние Анджелы делало ее в глазах Седрика втройне более редкостной и прекрасной.
Удивительно было, что они вообще встретились. Седрик тогда не первый год находился в полку, удерживаемый деньгами, которые выделял ему отец, позволяя сорить ими лишь на том условии, что он не бросит службу. Для Седрика единственным выбором был либо полк, либо контора, и хотя общение с товарищами по оружию его и утомляло, пышная торжественность военных церемоний воспламеняла воображение достаточно, чтобы мириться с пребыванием в полку в мирное время. Седрик получил хорошее воспитание, отлично держался в седле, но строгие правила охоты на лис его не привлекали. Стрелял он очень метко, и, поскольку, как выяснилось, это было единственным, что связывало его с товарищами, а также потому, что отличиться в чем-то всегда приятно, он принимал приглашение пострелять фазанов от владельцев усадеб, в которых, если их не окружала лесная чащоба, чувствовал себя одиноким и потерянным. Норфолкская усадьба отца Анджелы славилась своими охотничьими угодьями, к тому же, как слышал Седрик, у этого господина была отличная коллекция французских импрессионистов. Погостив у него в ту осень десять лет назад, Седрик счел картины банальными, дичь – слишком покорной и прирученной, а общество – сверх всякой меры унылым. Единственным исключением оказалась Анджела. Уже не дебютантка, она держала дистанцию, пребывая в холодноватом и таинственном, созданном ею самой одиночестве. Поначалу каждую его попытку прорвать стену, которую она воздвигла, обороняясь от назойливого, шумного мира вокруг, Анджела встречала в штыки, но потом неожиданно приняла Седрика, как и она, чуждого окружающему, однако в отличие от нее знавшего и понимавшего другой мир, манивший и ее своим богатством и великолепием.
Отец Анджелы, жалея бедного парня, щедро снабжал их деньгами и разрешал жить, как им хочется.
Так они и жили. Сейчас Седрик стоял возле родника, превращенного в маленький храм с архитравом, поросшим сталактитами, сводом, усеянным красными раковинами, и чистой струей воды, пенящейся возле ног Тритона. Храм этот они с Анджелой купили во время медового месяца на заброшенной вилле в горах возле Неаполя.
А ниже по склону была пещера – ее Седрик приобрел в то лето, когда Анджела отказалась ехать с ним в Зальцбург, в то лето, когда она встретила Бэзила. С тех пор потянулись годы унижения и одиночества, каждый из которых был отмечен собственным памятником.
– Папа, что ты ждешь?
– Просто гляжу на гроты.
– Но ты же видел их сотни раз. Они всё такие же!
Всё такие же и приносят всё ту же радость, не то что люди с разнообразием их любовей и ненавистей.
– Папа, вон самолет! Это истребитель «харрикейн»?
– Нет, Найджел. Это истребитель «спитфайр».
– Как ты их различаешь?
Потом, повинуясь внезапному порыву, Сердик вдруг предложил:
– Найджел, может, поедем в Лондон маму повидать?
– И еще посмотрим «У льва есть крылья»! Ребята говорили, это так здорово!
– Хорошо, Найджел. Повидаем и маму, и «Льва».
Они поехали в Лондон ранним утренним поездом. «Давай это будет сюрприз!» – предложил Найджел, но Седрик все-таки предварительно позвонил, с мрачной ухмылкой вспомнив анекдот о педантичном изменнике-муже, застигнутом на месте преступления: «Нет, милая моя, это я удивлен, ты же должна сказать: потрясена до глубины души».
– Я приехал, чтобы повидать миссис Лайн.
– Она с утра плохо себя чувствует.
– Грустно это слышать. Но она в состоянии принять гостей?
– Да, думаю, да, сэр. Я спрошу… Да, мадам с радостью встретится с вами и молодым мистером Найджелом.
Они не виделись три года, с тех пор как обсудили вопрос о разводе. Седрик отлично понимал, что чувствует Анджела и что определило ее позицию. Забавно, размышлял он, как некоторые стесняются развода из-за того, что слишком ценят мнение общества и свое место в этом обществе. Они боятся дать людям повод смутиться при виде них и всеми силами стараются сохранить свое право посещать скачки в Аскоте. Что до Анджелы, то она не желала разводиться по совершенно иным, прямо противоположным причинам: развод бы лишил ее возможности сдерживать поток вторжений в частную жизнь; она не желала отвечать на вопросы в суде или допустить появление информации о себе в ежедневной газете.
– Но это же не потому, что ты собираешься жениться на другой, Седрик?
– А ты не считаешь, что нынешняя ситуация выставляет меня в довольно-таки глупом виде?
– Что это на тебя нашло, Седрик? Раньше ты никогда не говорил такие вещи!
И он сдался и в тот год перекинул через ручей мост в китайском стиле, как его понял Бэтти Лэнгли[27].
В те пять минут, пока он ждал, когда Грейнджер впустит его в спальню Анджелы, Седрик с неприязнью разглядывал гризайли Дэвида Ленокса.
– Это старые картины, папа?
– Нет, Найджел, не старые.
– Но они жутко бледные…
– Да, действительно. – Регентство – это было время Ватерлоо и разбойников, и дуэлей, рабства и проповедей сектантов-«возрожденцев», время, когда Нельсону ампутировали руку без наркоза, а только напоив его ромом, время Ботани-Бей[28] – и вот как его здесь представили!
– Мне больше нравятся картины у нас дома, хотя они и старые. А это мама?
– Да.
– А эта картина старая?
– Старше, чем ты, Найджел.
Седрик отвернулся от портрета Анджелы. Как мучил ее тогда Джон позированием! Это отец Анджелы настоял, чтобы они к нему обратились.
– А она законченная?
– Да. Но заставить художника закончить этот портрет было очень нелегко.
– А кажется, что она и не закончена вовсе, правда, папа? Вся в пятнах и брызгах!
